Татьяна Тараканова

Татьяна Тараканова: «Впервые за много лет я почувствовала, что можно просто жить!»

Я родилась и выросла в небольшом старинном городке Пермского края Соликамске, известному теперь всему миру своими провалами в результате проседания грунта на территории Верхнекамского месторождения калийных и магниевых солей. В 1991 году закончила Соликамское медицинское училище, получила диплом фельдшера с отличием и, поскольку перспектив для меня в родном городе не было, поступила в Пермский медицинский институт (теперь Пермский государственный медицинский университет имени академика Е. А. Вагнера) на педиатрический факультет вечернего отделения. Этот шаг оказался поворотным в моей жизни. Но не потому что мне хотелось стать гениальным врачом, а потому что именно в Перми я впервые встретилась со Свидетелями Иеговы.

Как все студенты-вечерники, я работала. Устроилась медсестрой в Детской Клинической Больнице № 9 им. П. И. Пичугина в отделение нефрологии. По вечерам училась, жила в общежитии и ни о какой религии не задумывалась. Не могу сказать, что в то время я верила в Бога. Впрочем, если мне попадались на глаза чьи-то рассказы или статьи о переселении душ или о паранормальных явлениях, о чудесных мироточащих иконах, мне было очень интересно. Так я понимала, что есть что-то выше человеческого существования. Может быть, это и есть Бог? Или кто-то другой? Почему бы и нет.

Да, я не считала себя верующей, но и не отрицала ни Бога, ни Дьявола. Как можно отрицать то, о чем не знаешь? Да и не до того мне было: работа, учеба, времени свободного практически не оставалось. Мне тогда было 20 лет. Не обладая яркой внешность и считая себя откровенно дурнушкой-толстушкой, я трудно сходилась с людьми, была закомплексована, и друзей тогда в чужом городе у меня не было совсем.

Однажды весенним вечером, проводив отца на вокзал (он приехал меня навестить и привез гостинцы от мамы), я возвращалась в свое общежитие. Навстречу мне шел интересный мужчина явно старше меня возрастом, спросил о чем-то, завязалась беседа и, как следствие, завязались отношения. Я впервые влюбилась. Но что важнее было для меня в этот период, так это то, что на меня впервые обратили внимание и проявили интерес. На меня! Толстуху в очках! Наверное, тогда я была счастлива. Наивна, но счастлива. Мы встречались почти год. А потом я встретила на своем пути Свидетелей.

Это было так. За окном конец февраля 1993 года. Я после вечерней учебы прибежала на работу в ночную смену, уже выполнила все врачебные назначения, уже уложила спать всех малышей. Мамашки со своими чадами тихо возились по палатам. Охраняя покой вверенных мне пациентов, я разместилась в кресле в холле с учебником в руках. Тут ко мне подошла одна из мамочек. Обычное дело. Может ей кипяточка? Или позвонить? Или таблеточку от головной боли? Однако ее просьба меня несколько озадачила. Протянув мне какую-то темную листовку, она произнесла: «Я смотрю, Вы уже освободились! Тогда прочитайте вот это! А если захотите поговорить, то я подойду сама». 

Так в моих руках оказался трактат «Выживет ли этот мир?»  «Вы кто?!» – спросила я. Ответ меня сильно озадачил, потому что я не поняла из него абсолютно ничего. Прозвучала русская речь, лишенная для меня всякого смысла: «Мы Свидетели Иеговы. Только не нужно нас путать с Евангелистами, Баптистами, Адвентистами.» А я и не собиралась ничего путать, ни одного из этих слов я раньше не слышала.

«Вы кто?» – переспросила я. Ответ: «Мы – ИСТИННЫЕ христиане!» Уже понятнее, но все же… «Работаете Вы кем?» – мне хотелось понять, наконец, с кем я говорю. Почему-то казалось, что если сориентируюсь в профессии этой странной мамашки, то пойму хоть что-то из столь важной, но бессмысленной речи. «Я – певица, но это не важно. Важно вот это», – указала она пальцем на бумажку в моей руке и удалилась в палату к ребенку.

Я осталась озадаченная в кресле, учебник лег рядом, развернула этот сложенный втрое листочек. Текста не много. Картинки тревожные. Может что-то будет понятнее из этого текста? Тем более мамашка грозилась вернуться. Вдруг спрашивать что-то будет. Что с меня было взять? Студентка! Как бы не завалиться при опросе…

Чуть позже женщина ко мне вернулась. На посту тихо, ночь выдалась спокойная, никто не температурил, скорых не было. Чай и беседа, чтобы скоротать время. Мы познакомились. Эту женщину-певицу звали Людмила Мавнукова. Лет на 10 старше меня. «Ну, что ты поняла из этого трактата?» – она сразу перешла на «ты», но я была не против, хотя сама продолжала «выкать» ей еще долгое время. Кажется, она тоже была не против. Что я могла понять? «Да ничего! – призналась я, – расскажите подробнее!»

В эту ночь я услышала краткий пересказ Библии с упором на то, что жить нам всем осталось совсем не долго, ибо грядет Армагеддон, Сатана не дремлет и сейчас нас подслушивает, потому что не хочет, чтобы я пришла к Богу. А Бог нас любит, но грех терпеть не будет! Ты встречаешься с мужчиной, и он тебе не муж? Вы оба погибнете в Армагеддоне вместе с Сатаной, который очень рад твоему греху! И так на протяжении нескольких часов.

В мою чистую голову поместили столько, что я до сих пор удивляюсь, как я могла столько в себя впихнуть. Она ушла в палату, а я молилась. Впервые в жизни! Не потому что я вдруг стала верующей (я и атеистом до конца не была), а потому что мне стало страшно. Перед глазами стояла картинка: сейчас со мной в кабинете незримо находится Сатана и демоны (вы бы не испугались?), а с неба наблюдает Бог, достойна ли я спасения. Пока не достойна! Нужно молиться, изучать Библию и служить Богу. В 20 лет, когда жить только начинаешь, умирать совсем не хочется. Самое начало 90-х: крушение идеалов, беспорядок в стране, неуверенность в завтрашнем дне…

Людмила оставила мне брошюру, еще пару трактатов, написала свой номер телефона, и пообещала, что ответит на все мои вопросы. А если не сможет, то муж Сергей придет на помощь.

Почему я стала Свидетелем Иеговы? Основной движущей силой тогда для меня был именно этот, почти животный, страх. Не осуждайте меня, мной двигал обычный инстинкт самосохранения.

Дома я прочитала трактаты, посмотрела брошюру «Радуйся жизни на земле вечно», состоящую из одних иллюстраций, которые мне ни о чем не говорили, и поняла, что у меня нет вопросов. А они мне были очень нужны, как повод вернуться к беседе. Но их нет! Ни одного! Решила, что пусть будет как будет, главное – встретиться, может Людмила первая заговорит. 

Через два дня я пришла на работу и узнала, что мамашку с ребенком выписали домой. Ну и где мне ее теперь искать? Ах, да! Номер телефона, записанный на обратной стороне красивой брошюры. Я долго не решалась позвонить, хотя хотелось. Там знают, как спастись! Когда решилась, мне без лишних вопросов продиктовали адрес и назвали время. Еще одно испытание! Как я приду к незнакомым людям? Что спрошу? Комплексы мои и неуверенность в себе мешали (да и до сих пор сильно мешают). Так что, когда я все-таки решилась, то это походило на подвиг. Я краснела, бледнела, зеленела, заикалась, меня кидало то в жар, то в холод, и все это одновременно. Ожидание встречи оказалось мучительнее, чем сама встреча.

Это было театральное общежитие с общим телефоном в общем коридоре. Поэтому, когда он трезвонил, то беспокоил сразу всех жильцов на этаже. Дома Людмила с сыном встретили меня как старого друга после долгой разлуки, что было очень неожиданно! Беспокойство быстро улетучилось. Вскоре с работы вернулся Сергей, на тот момент один из ведущих теноров Пермского академического театра оперы и балета. Простой, улыбающийся, искренний очкарик в домашних трениках. Казалось, что мне разрешили прикоснуться к чему-то таинственному. Ведь не каждому суждено увидеть ведущие оперные треники в домашних тапочках, удобно разместившиеся в кресле! Мне было предложено изучение Библии, и я, естественно, с радостью согласилась. Это было в первой половине марта 1993 года.

Мавнуковы пригласили меня на Вечерю воспоминания и эта встреча стала первой, когда я посетила собрание Свидетелей Иеговы. Больше встречи я никогда не пропускала. Той же весной, в начале мая, я посетила свой первый однодневный конгресс в Москве. Сергей начал со мной изучение Библии по книге «Ты можешь жить вечно в раю на земле». 30 глав этой книги были «изучены» молниеносно. Только позднее, когда я сама уже стала участвовать в проповедническом служении и проводить подобные изучения с другими, я поняла, насколько стремительным было мое познание. Но тогда я воспринимала все как должное, мне казалось, что так и должно быть, так изучают все. Ведь все торопятся спастись от неминуемой гибели.

Нужно отметить, что Мавнуковы, как люди весьма эмоциональные и яркие, не упускали возможности лишний раз описать мне «Армагеддонову» смерть во всех подробностях. А я, натура впечатлительная, слишком живо представляла себе все эти образы, в центре которых была я сама!

Как правило, Сергей проводил изучение без напарника. Предполагалось, что его напарником должна быть жена, Людмила, но, поскольку она всегда отвлекалась на маленького сынишку-непоседу, то ее участие в служении заключалось в том, чтобы изолировать изучающих от шумного сына. Она с Алешенькой находилась в другой комнате, а Сергей, удобно разместившись в кресле, начинал «допрос» по книге. Человек неорганизованный, он часто допускал «накладки» в расписании, и случалось, что к нему приходило несколько учеников одновременно. Но он никому никогда не отказывал и никогда не испытывал неловкости момента, ведь неразрешимых ситуаций не бывает. Ну и что, что один ученик изучает одну книгу, а второй – другую. Время не ждет! Мы садились перед ним, открывали учебники, нам разрешалось глазами просмотреть вопрос, после чего книга с подсказками, как правило, закрывалась и нужно было отвечать по памяти. Вот тогда наличие второго ученика сильно выручало: пока один отвечает, второй вспоминает, а если получится, то можно и успеть подглядеть! Абзацы мы не зачитывали, ни к чему терять драгоценное время, отвечали сразу на вопросы. А чтобы не растягивать изучение, «изучали» сразу по три главы. А встречались по два, чаще по три раза в неделю! Как я это выдержала? Страх гнал!

В то время нагрузка на меня сильно увеличилась. Я работала в выходные дни сутками, на неделе в ночные смены, а если выпадала дневная смена, то занятия в институте приходилось пропускать. Вечер весь в институте. А еще к Сергею успеть. Чаще всего это было примерно так: к 16 часам я торопилась в институт, до 20 часов занятия, потом сразу на работу. Смена до 9 часов утра. Потом домой, пару часов подремать, затем нужно выучить уроки. А еще успеть тщательно подготовить три главы из книги «Жить вечно», выучить наизусть несколько библейских текстов (с проверки знания этих стихов изучение и начиналось!) и к 13 часам к Сергею на изучение, потому что в 16 уже снова институт. И так по кругу!

Начали мы изучать в середине марта, а уже в конце мая Сергей мне сказал: «Тебе нужно стать возвещателем». Внутри я немного содрогнулась, ведь понимала, что это означает ходить по квартирам и по улице, заговаривать с незнакомыми людьми (от одной мысли об этом мне становилось не по себе), сдавать отчеты. Да и изучение мое не закончилось, есть еще вторая книга, «синяя», как все ее называли, и к той нагрузке, которую я испытывала последнее время, добавится еще проповедь и отчеты. Это не институт, тут не прогуляешь. Ну надо, так надо! Времени осталось немного, ну годик-полтора до Армагеддона, я выдержу!

Я послушно согласилась, но попросила отложить этот вопрос на несколько недель: впереди сессия и мне нужно было навестить родителей. После сдачи экзаменов я собиралась в отпуск домой. Дома я сказала, что начала изучение Библии. Родители мои верующими людьми не были, поэтому не понимали, что это означает для меня. «Ну так что же, – сказала мама, – изучай, если хочешь, пусть хоть кто-то из нас знает Библию. Только пусть это не отразится на твоей учебе в институте».

Я промолчала, понимала, что мамины условия мне не выполнить, но «добро» от нее получила. Три недели я провела дома. А когда вернулась в Пермь произошло то, что, наверное, должно было произойти…

Поезд на вокзал приходил очень рано, в 5 утра, транспорт еще не ходит. Я ждала на остановке и… вдруг увидела Его! Того самого, с которым «смертельно грешила»! Надо сказать, что как только Сергей стал изучать со мной книгу, он всегда держал на контроле вопрос моей интимной жизни, от меня требовалось порвать отношения. Я понимала, что сделать это было нужно, раз мой избранник не разделил моего увлечения и не присоединился к изучению, но как же больно было отрывать от сердца то, что там уже пустило корни.

Как только я начала изучение, сразу объявила Ему, что «допуск к телу» закрыт. Причину объяснила, как могла. Он не понял. Конечно же, мне было очень обидно, ведь чувства – не выключатель на стене, быстро не перестроишь. К тому же мы не видели друг в друге ничего, что побудило бы разорвать отношения. Единственная причина: завтра Армагеддон (шел обещанный1993 год), а мы в грехе! Тогда встал вопрос о регистрации отношений. Но тут снова вмешались «божьи нормы», оказалось, что можно «только в Господе»! Стоит ли говорить, что этот вопрос был самым болезненным для меня. Отрывала с болью и кровью! Любила (мне тогда казалось, что любила), понимала, что шансов в жизни для создания семьи у меня будет очень мало, может даже, что это есть тот самый, единственный шанс, но… Меня продолжали запугивать смертью в Армагеддоне и требовать разрыва отношений: «Пойми, пока ты грешишь, ты остаешься нечистой для Бога! Да и нас делаешь нечистыми из-за общения с тобой! Ты должна выбрать, кто тебе дороже: Бог или какой-то там человек!»

Пока я была в отпуске, почти привыкла к этой мысли, казалось, что если мы с Ним больше не встретимся, то я обязательно «вылечусь». А тут на вокзале в 5 утра первым кого я увидела, был Он! Оказалось, что Он на работе узнал, когда закончится мой отпуск, и уже второй день приезжает к каждому поезду в надежде встретить меня. Грех снова состоялся! А потом мне вынесли вердикт: «Ты еще не достойна быть возвещателем! Очень жаль! Смотри сама, время коротко!»

Слезы, чувство вины, стыда, раскаяние… Сейчас, оглядываясь назад, я удивляюсь тому, насколько искренность может быть жестокой и категоричной. Наверное, тогда во мне впервые поселилась и укоренилась мысль, что я, как бы не старалась стать хорошей, навсегда останусь плохой. Комплексы мои пополнялись новыми пунктиками.

Могу сказать, что отношения все-таки были разорваны, эта «жертва» была принесена мной Богу в надежде, что Он вознаградит меня за верность и преданность в этом вопросе, и, как сказала однажды Людмила, я верила, что «Бог приготовил мне женское счастье в собрании». Замуж я так никогда и не вышла. И шансов в собрании у меня никогда не было. Это только говорят, что братья в собрании учатся ценить «внутреннею красоту», а на самом деле для всех и всегда на первом месте стояла красивая внешность, желательно принадлежащая ревностной пионерке. Вопрос для меня до сих пор очень болезненный, поэтому я не могла обойти его стороной в своем рассказе…

Мне простили мой грех, но сказали, что книгу «Жить вечно» нужно изучать снова. Помню, как из Кунгура приехал старейшина Андрей Трофимов и мне пришлось перед ним, абсолютно чужим человеком рассказывать подробности своей личной жизни. Мало того, что Сергей постоянно об этом спрашивал, так тут еще незнакомый мужчина с расспросами. Заметьте, что в то время я еще не являлась даже некрещеным возвещателем! Но я была очень послушной, поэтому, если «умный» брат мне сказал, что так надо, потому что старейшина – Божий слуга на земле и должен все знать, значит нужно перенести это унижение и все выдержать. Этот случай научил меня: если не хочешь больше вот так сидеть перед чужими дядьками, краснеть, бледнеть и рассказывать подробности, значит больше не греши!

Пока я «изучала» книгу второй раз, мои «ровесники» в истине ушли далеко вперед. Кто-то уже заканчивал вторую книгу, многие уже стали некрещеными возвещателями, некоторые даже умудрились креститься. А я, как последняя двоечница, сидела «в первом классе второй год». Ужасно и стыдно!

Второй раз книгу «Жить вечно» Сергей со мной «не гнал» под предлогом, что, раз я допустила грех, то доверия мне не много, хотя перспективы хорошие (утешил), поэтому торопиться не будем. А как не торопиться, если при этом все время подчеркивалась близость Армагеддона? Я очень боялась, внутри себя торопила события. Боялась не успеть спастись, ведь Бог ждать не будет.  И все из-за того, что я хотела любить и быть любимой! Было обидно, мне казалось это несправедливым, но… так хочет Бог! И если я не могу с этим согласиться, значит мне нужно учиться смирению! Думаю, именно тогда во мне началось формироваться чувство вины перед Творцом.

Изучали мы как положено: с зачитыванием абзацев, с ответами на вопрос и только по одной главе. Изучение затянулось почти на 10 месяцев. Отвечать на вопросы по уже знакомому материалу большого труда мне составило, студенческая закалка сохранять знания хотя бы до экзамена помогала. О том, чтобы изучать вдумчиво и о необходимости размышлять речи не велось. Как-то никогда не говорили мне об этом, и я за чистую монету принимала то, что достаточно правильных ответов по книге от «Благоразумного Раба» и отсутствия явных грехов. Поэтому еще год я проучилась в институте, прекрасно понимая, что скоро снова придется принимать нелегкое решение.

Когда меня сочли достойной стать некрещеным возвещателем (при этом моя личная жизнь постоянно контролировалась!), встал вопрос: где найти время, чтобы проповедовать? При моем тогдашнем графике, когда я спать не успевала, это казалось нереальным. Нужно было чем-то жертвовать. Свои отношения с любимым человеком я уже в жертву принесла. На очереди стоял вопрос дальнейшего обучения в институте. Аргументы, как вы понимаете, были очень увесистыми: «Вместо того, чтобы проповедовать и креститься, получив пропуск в Новый мир, ты продолжаешь тратить время на получение профессии, у которой нет будущего!» Каждое изучение мне напоминалось, что время коротко, а я все еще не привела свою жизнь в норму и не крестилась. Нужно торопиться!

Не могу сказать, что решение оставить учебу было для меня болезненным или мучительным. Я к тому времени уже сильно устала бегать, явно не успевала физически быть в нескольких местах одновременно, диплом фельдшера на руках у меня был, поэтому без работы я не останусь. Да и в работе моей скоро (уже очень скоро!) не будет никакой необходимости. В Новом мире никто болеть, стареть, умирать не будет. В это я свято верила, ведь Бог не может лгать! А если оставить учебу, то как раз освободится время для проповеди!

Решение, – как мне внушили, единственно правильное, – я приняла довольно быстро, будучи абсолютно уверенной в том, что эта жертва угодна Богу. Но как мне об этом сказать родителям? Об этом я даже думать боялась. Отец горько промолчит, но скандала с мамой не избежать. Она НИКОГДА не примет моего решения. У нее уже несколько лет стоял диагноз – «рак левой молочной железы», поэтому если я оставлю институт, мне будет приказано вернуться домой, тогда прощай Божья организация. Дома тотальный контроль и давление, мама у меня строгих правил и диктаторского характера. Но тянуть было нельзя…

Училась я хорошо, поэтому в сессию вышла без труда. Но вместо того, чтобы пойти на экзамены, я взяла билет на поезд, подменилась на работе на пару смен (так появилась неделя времени), и приехала домой. Всю дорогу молилась о мудрости, которой мне не хватало, чтобы аргументировано (для мамы) и спокойно объяснить свое решение. Мама, конечно, была рада: наконец-то доча порядок в квартире наведет (сама она уже не могла, папа часто пил, чистота в квартире поддерживалась с трудом), но вечером прозвучал закономерный вопрос: «У тебя когда экзамен?» Вот он – момент, когда душа в пятки спряталась.

Произнесла я буквально пару фраз, дальше разразился скандал. И глупая я, и сектантка, и не благодарная, и столько в меня было вложено, и мать не жалею, и как она теперь родственникам будет объяснять, почему я бросила учебу, и много еще в свой адрес я услышала. Было обидно, но я в этом скандале нашла для себя подтверждение, что Сатана нападает на меня, пытаясь вернуть в кровавые лапы этого умирающего мира, а мне нужно проявить стойкость. Я и проявляла. Выслушала все молча. Убедилась в правильности принятого мной решения. Мама настаивала, чтобы я вернулась в Пермь и сдавала экзамены, даже билеты мне купила. Я молча собралась и уехала с глаз долой. В институт я, естественно, не вернулась. Написала маме очень подробное письмо, в котором рассказала и про Армагеддон, и про бессмысленность моего обучения, и про то, что диплом, обеспечивающий мне возможность зарабатывать и обеспечивать себя, у меня есть, и про то, что я в праздниках больше не участвую и поздравлять больше никогда никого не буду. Это я сейчас понимаю, насколько бестактным и, даже, жестоким было мое письмо, но тогда я была уверена в своей правоте. Как меня учили, так я и поступала! Делала все так, как Бог от меня ожидает.

Вернувшись в Пермь, я стала ждать, чем дело закончится. Телефоны тогда стояли не в каждой квартире, а мобильных вообще не было. Через месяц мама от соседей позвонила мне на работу и попросила приехать. Сессию я уже пропустила, так что если давление продолжится, то впереди еще много времени. Если мама будет настаивать, можно оформить академический отпуск, а за это время уже и Армагеддон случится, а значит скандала больше не будет!

Я купила билеты и с чистой совестью приехала домой. Разговор был долгим, обстоятельным, не сильно я подбирала выражения, хотя говорила спокойно. В результате маме просто пришлось согласиться с моим решением. Единственное, о чем она меня попросила – с праздниками и днями рождения не быть такой категоричной, потому что ей перед родственниками будет очень стыдно. Как это внучка не поздравит деда или бабушку с Днем рождения или Новым годом? А тетки? А дядюшки? Я была непреклонна. Уже потом, много позднее, я узнала, что мама от моего имени подписывала открытки к праздникам, покупала подарки и дарила их. Ей действительно было стыдно за свою фанатичную дочь! Милая моя мамочка, как же стыдно мне теперь за себя, ту, уверенную в своей правоте, дрожащую за свою жизнь, и как жаль, что ни признаться в этом, ни попросить у тебя прощения я уже не смогу!

Отец обычно молчал, но, думаю, переживал не меньше. Свое право не учиться я отстояла. Как теперь мне отстоять свое право остаться жить в Перми? Аргументов у меня не было, кроме одного, очень сомнительного, но им все же нужно было воспользоваться. «Что мне тут делать?» – рассуждала я, глядя маме в глаза, – «Ты пока справляешься без меня. Подруги школьные давно разъехались, ни одной не осталось, подруг в училище я как-то не приобрела, работы тут для меня нет. А там друзья, работа, большой город, больше перспектив, мне ведь замуж пора!» Последний аргумент перевесил все остальное. Мне было 22 года, пора уже и задуматься, в моем тогдашнем возрасте моя мама уже вышла замуж. Тогда прозвучало условие, что, если через полгода в моей личной жизни ничего не изменится, я вернусь в Соликамск. Я согласилась, конечно, в тайне надеясь, что ситуация рассосется сама собой. Со вздохом облегчения я вернулась в Пермь, «сдала на некрещеного», и стала проповедовать, ожидая спасительно конгресса, на котором мне будет позволено креститься, получив пропуск в Новый мир.

Крестилась я на летнем областном конгрессе Свидетелей Иеговы, который состоялся в июле 1994 года в городе Рудный. Мне только-только исполнилось 23 года. Успокоившись, что «успела», я, что называется, только теперь «включила мозг». Сама себе призналась, что мало понятны некоторые учения, хотя я их, как хорошая ученица, могла (и до сих пор могу) воспроизвести наизусть. И выглядело это довольно убедительно, поэтому в проповеди я чувствовала себя довольно уверенно.

Один из таких вопросов касался переливания крови и применения компонентов крови в лечении пациентов. Сама позиция Организации к этому вопросу постоянно менялась. Мне не до конца было понятно, почему запрещено использовать компоненты крови, при этом мелкие фракции оставались вопросом совести, подразумевающим, как правило, отказ. В душе я не соглашалась с тем, что Бог скорее одобрит смерть ребенка, которого можно было спасти, чем нарушение любящими родителями правил о запрете переливания. Но я была рада, что лично меня данный вопрос никак не затронул на протяжении всех этих лет, в том числе по работе. А во время изучений с другими я эту тему без всяких сложностей объясняла другим, возможно, потому что владела медицинской терминологией, что придавало моим словам убедительности.

Мне не казалось единственно правильным лишать общения тех, кто в чем-то засомневался, я не понимала в чем именно «любовь Бога» проявляется к таким христианам и как практика лишения общения помогает вернуться. Не была согласна с тем, что родственникам нельзя общаться и нужно разрушить все имеющиеся связи друг с другом. Но и эти сомнения оставила в покое: родственников в истине у меня нет, так что эту горечь мне испытать не доведется.

Или вот еще, вопрос повторного вступления в брак. Ну как супруг, которого бросили, может доказать «измену» второго, чтобы уверенно и с чистой совестью снова вступить в брак? Не со свечкой же стоять? И почему невиновный в такой ситуации должен мучиться одиночеством? Суть требований Организации я поняла и все ситуации возможные могла объяснить, но ПОЧЕМУ? Впрочем, и эти сомнения долой! У меня ведь пока нет мужа, значит и терять мне нечего. Зачем об этом задумываться.

Не могла понять, почему так категорично отношение к празднованию Дней рождения. Доводы, изложенные в публикациях Общества, не убеждали меня, поскольку не казались логичными выводы из библейских текстов, приводимых в качестве доказательств запрета. Но и эти сомнения я в себе «подавила» – самой мне праздники не нужны, родственники в другом городе, на работе объясню, как получится, а там и обещанный Армагеддон.

Или, например, почему при вычислении 1914 года используются именно «эти» тесты, а не другие. И как видно, что именно они относятся к данному пророчеству.  Впрочем, дата ведь вычисляется! Ну и не стоит сомневаться! Бог одобряет беззаветно преданных, а не сомневающихся. Да и к чему задумываться, ведь «если тебе что-то не понятно, нужно проявить смирение и послушание. Верный раб – канал от Бога, а Бог не ошибается и не требует невозможного. Придет время – поймешь, а сейчас нужно служить!»

И я старалась, служила.

В то время христианская жизнь протекала довольно живенько: очевидный рост собрания, как доказательство истины и приближающегося конца, довольно много молодежи, становление «теократии» и правил проповеди по участкам, что тоже было очевидным доказательством порядка в Организации и Божьего благословения. В то время я начала довольно близко общаться с Оксаной Бакиной и Людмилой Стародубцевой, мы сдружились.

Всякий раз, когда я приезжала навестить родителей, мне приходилось отвечать на вопрос: «Когда замуж выйдешь?» Ну не было у меня ответа на этот вопрос. Как мне объяснить своей неверующей маме, что братья, если и собираются жениться, то в Новом мире, потому как никому не хочется терпеть несовершенство рядом с собой. А я просто по определению никому не могу нравиться со своей нестандартной внешностью. Ну что я могу поделать, если никого из братьев мой богатый и красивый внутренний мир не интересует. Пообщаться со мной в кампании, пригласить в проповедь, даже посекретничать – это ДА, я ведь сестра, родственница. А на большее я всегда надеялась, но никогда не рассчитывала.

Впрочем, тогда мне нравился один брат, но я, естественно, держала это в тайне от всех. А тут пришлось признаться, ведь мне нужно было разрешение продолжать жить в Перми. Мама попросила показать фотографию, как доказательство того, что я не лукавлю. Долго всматриваясь в мужские лица на групповом фото с конгресса, она указала на одно из них: «Надеюсь, тебе не этот крокодил нравится?» О, моя проницательная мама, именно этот «крокодил»! Только ведь и твоя дочь далеко не красавица, на нее хоть бы «крокодил» посмотрел! Ладно, переживу и это, скоро этот мир придет к своему концу, а уж там я обязательно стану красатусей. Еще немного времени я для себя «выторговала». Но к концу 1997 года маме стало заметно хуже, и 1 декабря мне пришлось вернуться домой в Соликамск.

Собрание местное сильно отличалось от Пермского не только своей «теократической отсталостью», но и возрастом. Очень много пожилых, есть семейные с детьми, кучка молодежи заметно поменьше. Но именно «кучка». Как-то странно все держались особняком: бабушки отдельно, семейные – своим кланом, у молодых – своя территория. Для меня это было странно и чувствовала я себя несколько неуютно. К кому мне прибиться: к бабушкам – рановато, к семейным – не по статусу, к молодежи – в мои 27 лет уже поздновато, я там старше всех. Но как-то все само собой разрешилось, меня «приняли» к молодежи. Потекла обычная свидетельская жизнь, правда, из-за болезни мамы мне не удавалось проповедовать часто и много, и я чувствовала себя виноватой в том, что не соответствую ожиданиям Творца. Червячок, поселившийся еще в Перми, регулярно внутри шевелился! Ведь, если у тебя нет семьи и ты ничем не обременен, то что мешает тебе служить пионером? Такие призывы постоянно звучали раньше и до сих пор звучат со сцены Залов Царства. Родители не в счет.

Через 10 месяцев мама умерла от рака, отец почти сразу женился, и я осталась одна в родительской квартире. Кажется, теперь мне никто и ничто не мешает. Я все еще ждала Армагеддона, даже не заметив, что и назначенное время «завтра будет» и ожидание затянулись на годы! Только это ничего, ведь «о дне том и часе никто не знает». Буду просто служить по мере сил, а там Бог усмотрит.

Я никогда не позволяла себе сомневаться в «Верном и Благоразумном Рабе», как канале чистой истины от самого Творца, а все свои сомнения по поводу правил организации или некоторых учений, которые терпят изменения, прятала поглубже. Ведь эти сомнения указывают не иначе как на слабую веру. Значит, это не с Организацией что-то не так – это со мной не все в порядке. Поэтому, долой сомнения!

По мере сил я проповедовала, регулярно читала Библию, старалась не пропускать чтение ежедневного текста и встреч собрания, тщательно исследовала статьи в журналах и принимала активное участие во встречах, давала продуманные комментарии и всегда делилась своими мыслями в микрофон. В этом смысле у меня была хорошая репутация, я старалась со всеми быть приветливой, хотя много друзей у меня никогда не было. Впрочем, это только внешний успех, потому что любая публичность была для меня очень тягостной, я не любила находиться в центре внимания, не умела принимать похвалу в свой адрес, всегда сильно стеснялась, проповедь по домам казалась пыткой.

Очень часто меня поощряли проповедовать неформально и в деловой территории. Особенно настойчиво, почти требовательно, это поощрение звучало тогда, когда я стала служить подсобным пионером «до отмены». Всякий раз, выкручиваясь, я искала перед братьями какие-то аргументы, но понимала, что убедительны они только для меня самой. Чувство вины и несостоятельности прочно поселилось в моем сердце, но я всеми силами старалась не обращать на него внимания.

А у братьев по отношению ко мне стало формироваться двойственное отношение. С одной стороны, я могу выручить на любой встрече комментариями, особенно при обсуждении сложной темы, не раз ко мне обращались с просьбой подготовить экспромтом диалог, потому что сестры не справились. И я выручала. Получалось так, что никто и не догадывался, что диалог подготовлен прямо во время встречи. В проповеди при распределении напарников мне всегда давали слабеньких или начинающих, и я тащила все время служения на себе.

А с другой стороны, у меня на все было свое мнение, которое я иногда не боясь высказывала в разговорах с сестрами и братьями, отстаивала его в спорных вопросах и могла «не покориться» братьям, например, отказываясь от мучительного для меня вида служения. Я никогда с придыханием не относилась к «ответственным» братьям, в том числе к «легендарным» разъездным старейшинам. Если мы во время чаепитий обсуждали мысли с конгресса, сестры и братья любили цитировать, ссылаясь на имена и фамилии докладчиков, чего я никогда не делала, чем вызывала искреннее недоумение, а иногда и неприкрытое возмущение. Если спрашивали, почему я так отношусь к братьям, то объясняла, что к братьям я отношусь с уважением, но не рассматриваю докладчиков как авторов, которых можно было бы цитировать. Ведь мысли принадлежать ВиБРу, а значит Богу. Со мной, естественно, соглашались, но утверждали, что уважать труд братьев нужно. А я не видела связи между этим утверждением и цитированием братьев. Так ко мне стал постепенно приклеиваться ярлык слишком самостоятельной и непокорной сестры со скрытым бунтарским духом.

Хорошо помню одну ситуацию, сложившуюся однажды во время встречи книгоизучения, которая проходила у меня дома. Обсуждался вопрос власти и главенства в семье и в собрании. К нам на встречу пришла интересующаяся по имени Лариса, во время обсуждения подняла руку и спросила: «Вот я живу с сыном в одной квартире. Он у меня уже взрослый, сам зарабатывает. Я правильно понимаю, что если он взрослый, то он мне глава?» Виктор Розинов, старейшина собрания, проводивший встречу, попросил открыть 1 Коринфянам 11:3, где в «Переводе Нового мира» написано, что «женщине – глава мужчина», и пустился в пространные рассуждения, суть которых, если передать своими словами, в том, что Бог, конечно, уважает женщин, но выделил им место в жизни поближе к плинтусу. Поэтому если сын вырос, то он становится главой матери. На лице Ларисы было недоумение. После встречи, когда все засуетились и стали расходиться, я тихонько подошла к ней: «Мне кажется, ты не очень поняла рассуждения брата. Можно я покажу тебе другой текст, в котором сказано не о главенстве, а о взаимоотношениях между детьми и родителями». Когда она его прочитала, то улыбнулась и поблагодарила.

Перед следующей встречей собрания Виктор отвел меня в сторону: «Как ты посмела перечить старейшине, да еще при всех? Ты что, сомневаешься в моих способностях?! Я все слышал!»

«Если ты действительно все слышал», – ответила я, – «то должен был заметить, что я ничего не говорила ни о твоих способностях, ни о твоих полномочиях. Я даже не стала утверждать прав ты или нет. Я просто показала текст из Библии, на основании которого человек сам сделал правильные выводы».

«С чего ты решила, что ты права? Ты что, Библию не читаешь? Конкретно написано, что женщине глава мужчина! Старейшине нужно доверять!» – от гнева цвет лица Виктора стал меняться.

«Виктор, еще раз: я не высказывала по поводу доверия или недоверия старейшинам вообще ничего. И если уж ты поднял этот вопрос, то могу тебя уверить, что у меня есть правило, доверять не старейшинам, а Библии и Благоразумному рабу. Однако, если бы твои обвинения в мой адрес касались только этого вопроса, то я бы пережила. Но ты меня обвиняешь в том, что я, при объяснении учения о главенстве, искажаю истину. Этого я так не оставлю!»

Я подошла и попросила выступить в качестве третейского судьи старейшину Дмитрия Филипповича, который в то время получил назначение в наше собрание. Дмитрий подтвердил мою правоту. Никаких извинений в свой адрес я, естественно, не услышала. Но с тех пор на мне повис еще один ярлык: не уважает власть старейшин!

Надо сказать, что с людьми мне всегда было очень трудно общаться, а тут в новом для меня собрании я стала это чувствовать особенно сильно. Я интроверт, и всякое новое знакомство и новые отношения давались мне с огромным трудом. Я продолжала общаться с Оксаной, которая осталась в Перми, но расстояние не может не сказаться на отношениях. Через несколько лет Оксана вышла замуж, у нее своя жизнь, семья, ребенок. В Соликамске я довольно близко сошлась со Светой Лалетиной (позднее Розиновой) и Надей Кашиной. Мы общались, затем Света вышла замуж, а еще через несколько лет Надя с мамой и семьей сестры переехали жить в Пермь. Обе продолжают служить в качестве Свидетелей Иеговы.

У меня получалось проводить изучения Библии довольно успешно, хотя было их немного. Мои еще пермские «духовные дети» до сих пор активные члены собрания. Из соликамских сестра Галина Чепрага вместе со своей дочерью Екатериной до сих пор служат пионерами и очень активны. Сестра Любовь Степанова тоже успешно на протяжении многих лет служит в собрании. Постепенно они «обросли» новыми друзьями, и наше общение сошло на нет.

Когда я переехала в новую квартиру, разменяв родительскую, в которой жила до этого вместе с братом, мне с ремонтом помогала сестра Наталья Бубнова, за что я до сих пор ей благодарна. Мы сдружились. Хотя Наталья любила надо мной подшучивать, даже поёрничать, особенно в присутствии других братьев и сестер, например, после встречи книгоизучения, которое проходило у меня дома, я прощала ей это. Мне казалось, что гораздо важнее сохранить отношения, чем выяснять, допустимо такое поведение или нет. По привычке объясняла себе это обычным человеческим несовершенством и особенностью характера. Позднее, расценив абсолютно неверно один мой звонок, Наталья сильно на меня обиделась, не дала возможности объяснить ситуацию, демонстративно ушла от разговора, не отвечала на СМС и телефонные звонки на протяжении нескольких месяцев. А позднее стала распространять про меня нелепые слухи. Наши отношения были разорваны.

За эти годы собрание сильно изменилось. От нас уезжали целыми семьями. Так, уехали по потребностям семья Андрея Розинова, сына Виктора (4 человека), семья Давыдовых (6 человек), семья Гумаровых (5 человек), семья Недодаевых (4 человека), семья Литвиненко (4 человека), семья Кашиных (6 человек). Молодежь подросла и, не сделав выбор в пользу религии родителей, покинула собрания. Прироста новых совсем нет. На сегодняшний день в собрании служат 3 семьи и одинокие пожилые пенсионеры, средний возраст которых уже за 70 лет.

Однако, мне хотелось бы рассказать о том, что привело меня к моей «точке кипения». Боюсь, что хронологию событий мне уже не воспроизвести, ведь будучи человеком терпеливым, не конфликтным, способным ради истины и Бога оправдывать несовершенством всякую несправедливость, «закипала» я на протяжении почти 9 лет. Но сами события, свои чувства и мысли постараюсь изложить в точности.

Несправедливость власти старейшин, сплетни в собрании и равнодушие «истинных любящих» христиан – вот то, что лишило меня всяких внутренних сил дальше соглашаться с системой ОСБ.

Я всеми силами старалась следовать совету Благоразумного Раба быть гостеприимной, первой проявлять инициативу в отношениях и стараться самой быть хорошим другом. Каждую встречу я приходила в Зал и обходила наше «пожилое» собрание, здоровалась с каждой бабулей, интересовалась здоровьем, звонила им домой и старалась поддержать как могла. В то же время общалась с одной сестрой, которая жила на другом конце города, с Татьяной Мамаевой. Однажды она подошла ко мне и предупредила, мол, сестра Неля Шимановская приходила к нам в гости и сказала, что ты настолько одинокая, что ходишь по собранию и всем навязываешься, а тебя в друзья никто не желает. Это было первое и очень жестокое разочарование в своих способностях успешно применять советы «Благоразумного Раба» в отношении общения в собрании. Я просто хотела поддержать пожилых, в подавляющем большинстве одиноких и больных сестер, которыми наполнено собрание. Мне было и стыдно, и обидно. Я решила воспользоваться советом из Матфея 5: 23,24 и Матфея 18: 15, подошла к Неле с фразой: «Мне стало известно, что ты такое про меня сказала. Мне очень жаль, что ты мои действия поняла не совсем правильно, я ничего плохого не хотела и старалась никому не навязываться. Но я понимаю, что своим поведением могла тебя нечаянно обидеть. Я не хотела этого. Прости меня, пожалуйста!»

Я ожидала чего угодно, но только не того, что произошло дальше: «КТО? Кто тебе это передал?» В этот момент я снова искренне пожалела, что воспользовалась библейским советом. Она не хотела извиняться в ответ или что-то объяснить, не чувствовала себя виноватой в распространении сплетен. Она хотела лишь знать, кто ее «заложил»!

Это разочарование было далеко не единственным, в чем я очень скоро убедилась. В течение следующего месяца я, в прямом смысле слова, боялась приходить на встречи собрания, потому что меня встречала Неля и очень громко «докладывала» о своем «расследовании», при этом искренне не понимая, что лишь усугубляет ситуацию. На мою просьбу прекратить ворошить эту историю и не рассказывать о результатах «расследования», поскольку мне безразлично кто кому и что передавал, она ответила, мол, зато я хочу знать! Наученная горьким опытом, я перестала подходить к пожилым сестрам, чтобы им не навязываться, и обнаружила, что, не смотря на мои усилия быть дружелюбной, осталась практически одна. Никто из этих сестер не подошел ко мне и не поинтересовался причиной изменения моего поведения. Ну что ж, насильно мил не будешь…

Через некоторое время история получила свое продолжение. Во время служения по домам, одна сестра призналась мне, что чувствует себя в моем присутствии довольно скованно, потому что я «слишком хорошо» проповедую, даю слишком правильные и грамотные комментарии и поэтому гордо себя веду. У меня действительно получалось проповедовать по домам довольно хорошо, получалось просто выражать свои мысли и вести себя внешне непринужденно, хотя внутри всю сковывало от страха и напряжения. Да и комментарии мои, без ложной скромности, отличались продуманностью, ясно и коротко выраженной мыслью. Но то, что она считает меня гордой, стало для меня откровением. Я спросила, почему она так думает обо мне. Ответ вверг меня в состояние очередного шока: «Так думают многие сестры в нашем собрании, ты ведь не со всеми общаешься, только с кем хочешь. И ни к кому не подходишь!»

Ну вот как мне к этому относится: подхожу – плохо, понеслись сплетни по собранию, не подхожу – снова плохо, в тех же самых сплетнях меня обвинили в гордости и недоступности, а мои способности стали предметом то ли зависти, то ли осуждения. А выражение «так думают многие сестры» говорило о том, что меня за спиной активно обсуждают. С таким я столкнулась впервые. Я не знала, что мне ответить. Оправдываться не хотелось. В результате я еще больше замкнулась в себе, стала бояться давать комментарии и приглашать других в проповедь. По привычке оправдывала все события человеческим несовершенством, которое не должно меня останавливать в служении Иегове. И я старалась по силам продолжать служение настолько активно и хорошо, как мне позволяли способности и обстоятельства.

Рядом со мной осталось всего несколько человек, в том числе одна супружеская пара Ивана и Надежды Антроповых. Иван с Надей жили в своем доме на окраине города на берегу реки Боровицы. Свой двухэтажный дом Иван поднял собственными руками. Они воспитывали двоих сыновей, вместе приходили на собрание. Иван быстро делал духовные успехи, крестился раньше жены, стал участвовать в проповеди. Надя была «вяло текущей» интересующейся, за несколько лет так и не сделав очевидных духовных успехов. Было видно, что встречи собрания не приносят ей удовольствия, в общении она не проявляла инициативы, хотя всегда была приветливой, дружелюбной.

Иван, умелец-рукоделец, с огромным уважением относящийся к одиноким пожилым сестрам, будучи человеком общительным, доступным, щедрым и гостеприимным, быстро завоевал всеобщую любовь. Он никогда не любил много говорить, просто брал и делал. К нему без страха обращались за помощью, и он никому не отказывал, приходил, прикручивал-прибивал-ремонтировал. На берегу реки рядом с его домом всё собрание любило встречаться для отдыха, и он никогда никому не отказывал в гостеприимстве.

При этом ему не поручали в собрании никаких заданий, хотя «дефицит» братьев всегда был очевиден. В нашем собрании к тому времени уже давно не было старейшины, только служебный помощник. Старейшины приезжали и после года служения получали другое назначение. Я не понимала, почему так происходит, ведь у него прекрасные организаторские способности, он умеет принимать конкретные решения и реализовать их. Вклад такого человека в общее дело оказался бы бесценен.

Однако очень скоро произошло событие, которое многое объясняло. Когда во время обсуждения «Сторожевой Башни» поднималась тема христианской любви, сестры, не называя ни имени, ни фамилии брата Ивана, активно поднимали руки и на перебой рассказывали о настоящей помощи как о доказательстве настоящей любви среди истинных христиан. Однажды, после очередного обсуждения я стала свидетелем следующей сцены. Брат Иван выходил из зала, в коридоре его догнал Виктор Розинов, тогда еще служебный помощник, и сквозь зубы произнес фразу: «Славы себе ищешь? Дешевый авторитет зарабатываешь?»  Кажется, комментарии излишни. Могу сказать, что Ивану так никогда и не были поручены какие-то обязанности. Правда, он, как обладатель машины, часто ездил за литературой в Пермь для Соликамска и Березников, и первое время делал это за свой счет. Но «спасибо» за это ему никто не говорил и труд его оказался не замечен.

Были случаи, когда после приезда районного надзирателя братья получали конкретное указание выделить в деле собрания для Ивана зону ответственности. Однако районный приехал и уехал, а местные управленцы остались. Ни одно из этих поручений не было выполнено, брат годами оставался не у дел.

Карьеристом Иван никогда не был, однако, когда его так демонстративно не задействовали в собрании, это, естественно, становилось поводом для сплетен и домыслов. При этом Надя, с которой проводили изучение сестры-пионерки Ирина Кравцова и Света Розинова, не упускала возможности пожаловаться на мужа, и эти «жалобы» уходили в народ. Как мне потом стало известно от самого Ивана, она жаловалась на него даже в то время, когда муж был дома и слышал это. А пионерки, проводившие изучение, очень активно сочувствовали ей, вместо того, чтобы обратить ее внимание на недопустимость такого поведения и на необходимость обсуждать семейные проблемы с мужем, а не на стороне. Так сложилась интересная ситуация: когда в собрании сестрам была нужна помощь Ивана, к нему обращались и хвалили, а когда работа была выполнена, переключались на другую волну и обсуждали брата.

Иван старался проповедовать со всеми сестрами, в том числе и со мной. Поскольку он живет довольно далеко по нашим соликамским меркам, то, естественно, выезжать в проповедь, особенно зимой, на полчаса нет смысла. Поэтому, когда он приглашал в служение меня, то мы сразу договаривались, что проповеди уделим не менее двух часов, и жена всегда знала, куда, с кем, для чего и на сколько ее муж ушел из дома. По пути мы обсуждали какие-нибудь духовные вопросы, в том числе те, которые вызывали у нас сомнения или недоумение.

Его жена, Надя, все же стала некрещенным возвещателем, но продержалась не долго. В то время собрание испытывало очередной кризис с Залом Царства и брат любезно для этих целей предоставил свой дом, разобрав при этом одну из комнат на втором этаже. Однажды в воскресенье мы пришли к нему в дом на «Сторожевую», он стоит темнее ночи, тетки в собрании перешептываются и на меня поглядывают. После встречи сестра Наталья Бубнова, с которой мы тогда еще дружили, сообщила мне новость: «Надька ушла, сказала, что не хочет больше терпеть, как ее муж с Танькой (то есть со мной) крутит!»

То, что я испытала при этом шок, не сказать ничего! Да, мы с Иваном общались, но не больше и не ближе чем он общался с другими сестрами, или я с другими братьями. Это всегда было либо до собрания, либо по дороге на территорию для проповеди, либо когда он приглашал в гости большую разношерстную компанию, среди которой оказывалась и я. Но из всего разновозрастного окружения только у меня не было семьи и я идеально подходила на роль «разлучницы».

Привычка безнаказанно обсуждать других вылилась в чудовищную проблему. При этом ответственные братья, пользуясь домом Ивана, остались безучастны к нему, к его ситуации и к сплетням, которые активно и громко поползли по ушам и языкам. Не заметить их было невозможно. Сами сестры, без зазрения совести, обсуждали и осуждали Ивана и меня, при этом жалея жену Надю. Они делали это по дороге к дому, где проходили встречи собрания дважды в неделю, сидя в доме, и по пути домой!

Долго наблюдать это я не могла. Я видела, что братья не собираются вмешиваться в ситуацию со плетнями, не хотят поддержать Ивана. К тому времени он потерял интерес к жизни, в том числе к духовным вопросам. Будучи человеком до мозга костей семейным, искренне верящим в пользу Библии и в то, что она способна менять людей, уверенным, что жизнь в приближающемся Новом мире, наконец, осуществит его мечты о большой и дружной семье и большом доме, он был не просто разочарован. Он был раздавлен.

Моя совесть не позволила остаться в стороне. Я подходила к нему, спрашивала, делала это не в тайне от других, с целью поощрить и их оказать поддержку брату в этот момент его жизни. Однако, получила совсем другой результат: сплетни и клевета по собранию разрослись с такой силой, что говорить людям больше не о чем было на протяжении еще нескольких лет подряд. Мое поведение послужило для всех подтверждением того, что брат со мной «крутит», меня стали открыто сторониться, как недуховную, искренне считая, что я разрушила семью. Старейшины наблюдали со стороны и формировали свое отношение к нам. Это вместо того, чтобы проявить элементарное человеческое отношение к брату, переживающему личную трагедию. При этом хватало совести проводить все встречи собрания у него дома, даже не пытаясь найти выход из положения. А зачем? Брат обязан помогать в трудный период для собрания, тем более, что можно сэкономить на аренде Зала. Что при этом чувствует и переживает сам брат – никого не интересовало. Иван остался один, старший сын остался жить с отцом, младшего дошкольника бывшая жена забрала с собой. Но очень скоро и младший перебрался из квартиры в дом к отцу.

Мы с Иваном, конечно же, слышали все эти сплетни, но бороться с ними тогда у нас не было ни возможности, ни сил. Я надеялась, что старейшины вмешаются, но никто вмешиваться не собирался. Работала полный рабочий день, в моей квартире проводили встречу книгоизучения, плюс к этому подготовка ко встречам, проповедь и прочее. Стоит ли говорить, что все это отнимает много времени и сил.

Я видела, что Ивану очень нужна была духовная помощь. Кроме вопросов, почему Библия не укрепила его брак, а, наоборот, разрушила окончательно, параллельно всплывали вопросы христианского поведения, сплетен, безучастности старейшин и другое. У Ивана не было доступа к электронной библиотеке «Сторожевой Башни». Ночи напролет я сидела и искала в библиотеке для него информацию, делала подборки, перечитывала сама, распечатывала для Ивана, чтобы у него была возможность читать и размышлять. Естественно, что потом по телефону мы могли часами обсуждать прочитанное, и, как результат, сдружились. Ивана никто, кроме меня не приглашал ни в служение, ни на изучения, или делали это крайне редко. Со мной стали общаться заметно реже, а после совсем перестали. И мы остались, практически, один на один с проблемой проповеди. Никто не хотел «разбавить» нашу компанию, нас стали игнорировать, при этом осуждали, и делали это довольно громко, за то, что мы вместе сидим на собрании. А у нас включился своеобразный дух протеста.

Я действительно протестовала против фарисейского подхода к людям и обстоятельствам.  Я не понимала, почему сомнительные правила в данном случае важнее человека и его жизни. Меня стали приглашать к старейшинам на «разговоры», суть которых в том, что у меня опасное поведение, что я не могу сидеть с разведенным братом, потому что сама не замужем и мне так до блуда недалеко, что меня могут выгнать из собрания, что я подаю другим плохой пример. В чем именно он заключается мне вразумительно объяснить не могли, но упорно показывали в публикациях совет ВиБРа не сидеть вместе, не общаться, не приходить в гости. При этом у всех ускользало из вида, что нам с Иваном далеко за 30 лет, и мы оба свободные люди. Мое уверение в том, что ничего кроме дружбы нас не связывает было встречено ехидной усмешкой, а на мою просьбу обратить, наконец, внимание на сплетни и хоть как-то пресечь их, Виктор Розинов, в то время уже старейшина, отреагировал весьма показательно: «Не давай повод, тогда сплетен не будет!» Так вопрос был решен. Анекдот, да и только.

Нужно сказать, что Иван вместе с детьми никогда не пропускал встреч собрания, немного воспрянул духом и стал способен хоть иногда улыбаться. Я рассказала ему как старейшина решил проблему сплетен в собрании, на что Иван предложил поступить неординарно и взять инициативу в свои руки. Я подготовила и распечатала «листовку», а Иван перед началом встречи ее распространил. Старейшины были в шоке!

В то время у нас начал служить брат Александр Майер, переехавший из Германии вместе с супругой. В нашем захолустье он сразу, как человек новый, завоевал уважение братьев, которые заглядывали ему в рот с придыханием. Могу ошибаться, но, кажется в то время Майер еще даже не получил подтверждения назначения в качестве старейшины. Однако, это не помешало взять инициативу в свои руки, и после встречи, Ивана повели на «казнь». Громче всех против этой «листовки» возмущались как раз те сестры, которые активнее других интересовались чужой личной жизнью и считали себя вправе обсуждать и осуждать, при этом передавая свои домыслы как установленные факты.

Майер уже тогда показал себя несдержанным, импульсивным, не способным четко выражать свои претензии, выплескивая исключительно свои эмоции. Этот разговор состоялся на улице и оказался настолько эмоциональным, что Майера далеко слышно было. Выходящие из здания сестры с удовлетворением наблюдали за этой публичной казнью, найдя для себя подтверждение, что Иван снова поступил плохо, совсем от рук отбился. И только одна сестра подошла и ко мне, и к Ивану со словами: «Спасибо вам за этот материал, было интересно его исследовать. Я поняла, что принимала участие в этих сплетнях. Все таскали их по ушам, и я таскала, не думая, что творю. Простите меня!» Это было доказательством нашей правоты. Однако за Иваном навсегда с тех пор закрепилась репутация недуховного бунтаря, которого ждет неодобрение Бога. Его активно игнорировали, забыв о всех добрых делах, которые он годами совершал для собрания в целом и для каждого в отдельности. И я тоже уже давно была в опале.

Старейшина наш, Майер Александр, катастрофически не пунктуальный человек, в привычке которого задерживать встречу иногда на 10 – 15 минут. Особенно это напрягало после ШТС. Встреча заканчивалась и так поздно, транспорт ходит уже плохо, особенно в отдаленные районы. Пенсионерам проблематично добираться домой, особенно в зимнее и осеннее время. Брат Иван подошел к старейшине и максимально вежливо попросил быть пунктуальным и укладываться в отведенный для встречи регламент. Ответ старейшины был молниеносным: «Тебе не нравится – не ходи!» Как такое возможно я до сих пор не понимаю. Через некоторое время Иван действительно перестал приходить в наше собрание «Соликамск-Северное» и перекочевал к соседям в «Соликамск-Центральное». Отношение к нему там мало отличалось, так как все события стали развиваться еще до разделения собрания на два. И меня и его в «Центральном» знали очень хорошо и сплетни там ходили активно. Но там не было хотя-бы Майера. Я осталась служить в «Северном».

Когда затеяли строить Зал Царства, я тоже записалась на стройку. Впоследствии от Любы Степановой, которая тогда еще не крестилась, но активно проповедовала, узнала, что строительство уже ведется и она принимает участие в нем. Мы тогда с ней еще общались, я помогала ей в подготовке к крещению. Когда я посетовала, что меня не пригласили, то услышала ответ: «Так туда только достойных приглашают!» Я спросила Любу, почему она думает, что я недостойна принимать участие в строительстве. Она ответила, мол, я не знаю, но так все говорят, и братья так говорят, слишком уж ты самостоятельная и непослушная. Червяк несостоятельности прочно обосновавшийся во мне, тучнел внутри и чувствовал себя хозяином!

Параллельно я стала навещать очень пожилых сестер нашего собрания – Розу Трефилову и Людмилу Совва, которые в силу своего здоровья не могли даже из дома выйти. Жили они в разных районах и приходила я к ним по отдельности. Помогала им оставаться духовно активными и каждую неделю выделяла время для того, чтобы вместе с ними обсудить статью из «Сторожевой Башни», помочь подготовить комментарий и записать его, чтобы потом зачитать. Это было нужно самим сестрам, потому что помогало им чувствовать себя частью собрания. Мне казалось, что это нужно и самому собранию, ведь заботиться о пожилых очень трудно. Они требуют много времени, а записать это время в отчет нельзя! Наивно полагала, что это побудит хоть кого-нибудь включиться в процесс.

Я помогала им на протяжении почти 10 лет. Сначала было так, что я сама эти комментарии и зачитывала. Затем брат Дмитрий Филиппович, приезжий старейшина, изменил правила, аргументировав тем, что слишком много я на себя внимания отвлекаю этими комментариями. Не скромно это. Я стала отдавать записки ответственному брату, который сам же задавал вопрос к абзацу и сам же на него отвечал. Это было гораздо скромнее! А когда на место Филипповича приехал Александр Майер, то правила снова изменились. Теперь я отдавала ответ брату, а он передавал его кому-нибудь в зал. И люди, некоторые из которых даже не знали этих сестер, зачитывали комментарий и слушали в свой адрес «Спасибо». А мне дали понять, что со своим поведением я недостойна микрофона. Постепенно меня перестали спрашивать, намеренно игнорируя поднятую руку, и исключили из ШТС без объяснения причин, просто перестав давать задания на встречах. Я никогда не подходила и не спрашивала, почему. Ответ для меня был очевиден: я недостойна!

Кроме того, раз в неделю сразу после работы я ездила в отдаленный район города для того, чтобы ухаживать за очень больной и старенькой сестрой Анной Богиней. В то время она уже не передвигалась по дому, ей нужно было ставить уколы по часам и кормить по времени. Сестра Татьяна Мамаева, с которой жила Анна, благодаря этому могла не пропускать встречи собрания и каждую неделю регулярно посещала ШТС на своем собрании.

Отношение ко мне стало проявляться и в поведении других. Я приходила в Зал перед встречей собрания, садилась на лавочку, на которой стояли одна-две сумки, а когда начиналась встреча, подходили сестры и уносили свои сумки в другое место. Я сидела одна или ко мне подсаживались «опоздашки». Так было не всегда, но в подавляющем большинстве случаев. Выглядело так, как будто человек, просто сидящий рядом со мной, навредит себе духовно. Со мной перестали здороваться на улице и в транспорте. Да и в Зале абсолютное большинство предпочитало не замечать. Все, кроме сестер Валентины Васильевой и Фаины Пастуховой.

Я окончательно в себе замкнулась, везде и всегда предпочитала оставаться незаметной. Заходила в Зал, уткнувшись глазами в пол, виноватая перед всеми уже в том, что пришла на встречу. Переместилась в малый зал, «стеклянную комнату», откуда можно было транслировать встречу по телефону для Людмилы Совва.

Майер наш стал позволять себе недвусмысленные комментарии про тех, кто сидит отдельно, ни с кем не общается, не проявляет христианской любви, а проявляет духовную слабость, не подчиняется старейшинам и проявляет бунтарский дух. Такие христиане не выявляют уважения к теократическому устройству, и Бог такое терпеть не будет. Если христианин не испытывает радости, значит у него нет духа Бога, значит Бог таких не одобряет. Такому христианину (я ловила на себе его взгляд!) стоит серьезно задуматься, будет ли он жить в новом мире. Эти мысли стали повторять в комментариях пожилых сестер. А я стала себя чувствовать еще и виноватой перед Богом. Меня снова пугали «Армагеддоновой» смертью, но мне было уже не страшно, бояться так же, как раньше, у меня уже не было никаких сил.

Однажды Александр Майер пригласил меня на очередной «разговор» в «стеклянную комнату». Тогда Иван еще ходил на наше собрание, подвозил меня домой, на другой конец города, на своей машине. Поскольку встречи всегда затягивались, мы вставали с Иваном и его детьми по окончании отведенного на встречу времени, и уходили. Делали это тихо, никому не мешая, но, естественно, не заметить этого ответственные братья не могли. То, что сами братья встречу задерживают, ими в расчет не принималось по принципу: старейшина назначен «Святым духом», значит он от Бога, значит всегда прав!

Предметом разговора было, как всегда, мое «вызывающее» поведение. Я, естественно, не уставилась виновато в пол, а пыталась объяснить брату, что везде в публикациях Общества пунктуальность рассматривается как вопрос принципиальный, это не вопрос личного выбора, особенно для встреч собрания, что никому не позволено “красть” чужое время. Люди в зале привязаны ко времени, к расписанию транспорта, у кого-то дома неверующие мужья. Сам же Майер имеет привычку опаздывать не только с началом встречи и с тем, чтобы ее вовремя закончить, но и постоянно опаздывает на ВПС, и даже на этот разговор, который он мне сам же и назначил, он опоздал на 15 минут и даже не извинился. В ответ я услышала поток обвинений: «Да! Я опоздал! Но у меня на это были причины. В отличие от тебя (от меня!), я должен был заехать за заинтересованным, чего ты не делаешь! Ты вообще для собрания ничего не делаешь, даже уборку ни разу не осталась сделать, хотя ходишь тут и пользуешься всем! И вообще, на собрание ходишь только для того, чтобы видеть во всех недостатки и делать всем замечания!»

 Откуда он знает, что я делаю или не делаю для собрания, если за все его годы служения в нашем собрании мы проповедовали с ним один (один!) раз? Чем я «всем» пользуюсь? Кому я сделала замечание? Почему он вообще решил, что моя единственная цель, которую я преследую, приходя на встречи, «видеть во всех недостатки»? В очередной раз я увидела перед собой старейшину и человека, не просто не терпящего возражений, не терпящего в свой адрес обоснованной критики, не сдержанного, с фарисейским подходом к людям и к ситуациям, – особенно неординарным, – но еще и сплетника и клеветника, ибо в этой ситуации, в присутствии второго старейшины Андрея Селезнева, Майер, защищая свою репутацию, высказал про меня «заведомо ложные, порочащие сведения», что согласно книге «Божья любовь», глава 12 абзац 11, расценивается как клевета. Я встала и ушла, уверенная в своей правоте, но вновь обремененная чувством вины и несостоятельности.

Спустя какое-то время меня снова пригласили в эту же «стеклянную комнату», на глазах у всего собрания, уже для разговора с разъездным старейшиной Петром Соловьевым. Я постаралась объяснить ситуацию, в том числе и этот нелепый разговор со старейшиной. Слушали меня не долго. Разговор закончился любящим советом, суть которого в следующих словах: «Я понимаю, тебе действительно трудно. Но ведь нужно как-то терпеть!  Бог ожидает от нас, что мы будем прощать обидчиков и служить ему с чистым сердцем. Так что тебе нужно как-то простить и проявлять любовь христианскую ко всем в собрании, общаться с другими!»

О том, что старейшина должен был бы попросить прощения, речи, естественно, не велось. Снова я оказалась виноватой, несостоятельной, плохой перед Богом. При этом я не понимала в чем именно моя вина перед собранием в целом и перед каждым в отдельности. Никому ничего плохого я не сделала. Старалась поддерживать, помогать, никому не отказала ни в общении, ни в помощи, ни в проповеди, разе только по уважительной для меня причине. Действительно, на определенном этапе я утратила всякую способность проявлять инициативу и перестала это делать. Но в тех редких случаях, когда ко мне все-же подходили, я никому не отказывала. Вся моя вина состояла лишь в том, что моя совесть не позволила присоединиться к большинству в осуждении брата Ивана. До сих пор не понимаю, как в любящем собрании могут так осудить, растоптать, наблюдать как человек тонет и даже не попытаться его выслушать. И я позволила себе наглость на глазах у всего любящего собрания отстаивать свое христианское право помогать тому, кто на протяжении многих лет помогал другим и теперь сам нуждается даже не в помощи, а в элементарном сочувствии и человеческом понимании. Почему я за это должна у всех просить прощения, как настаивает старейшина?

Посещение конгрессов тоже превратилось в пытку: постоянные поощрения служить еще больше и еще лучше, чтобы сохранить свою духовность и не потерять одобрение Бога, я уже не могла воспринимать и уезжала с «духовного мероприятия», уверенная в своей несостоятельности. К тому же иногда возникали казусные ситуации, которых мне очень хотелось избежать. Однажды во время перерыва ко мне подошла вся воздушно-воодушевленная сестра Галина Купчак с торжественной речью: «Вот видишь, Татьяна, какой духовный пир у нас! Видишь, как много сегодня в речах звучало для тебя советов!» Я задала встречный вопрос: «А для тебя были сегодня советы? Или все только для меня?»  Галина ретировалась, а я собрала свои вещи и уехала со второй половины мероприятия домой. Слушать программу и при этом думать, что в зале сидят люди и примеряют услышанное на меня, было невыносимо!

Проповедь превратилась в бремя. Мы с Иваном все эти годы проповедовали, поддерживая друг друга по принципу «битый битого везет». Последний год это было особенно трудно. Придем на участок, ноги не несут, рот не открывается, а надо. Иван ворчит, что нет смысла ходить по домам, что нет результата от проповеди, что не видит смысла сдавать отчеты, потому что братья их не используют так, как должны были бы: посмотреть, проанализировать кому нужна духовная помощь и помочь. Вот чувствую, что Иван прав, но это ведь не соответствует тому, чему нас учили. Неужели все эти годы в собрании «коту под хвост»? Стою перед ним, в голове библиотека «Сторожевой Башни» шевелится, цитирую как из рога изобилия. Он выслушает, вздохнет, вдохнет, идем в следующий подъезд. Через неделю все наоборот: меня ноги не несу, он позвонит, поругает меня, мол, надо, «Сторожевую Башню» процитирует. Снова идем. Хотя отчеты последние лет 6 он не сдавал, но все эти годы активно проповедовал. И никто из ответственных братьев за эти годы к нему ни разу не подошел, не выяснил обстоятельства.

Понятно, что все эти события, постепенно развиваясь и нарастая, как снежный ком, привели меня к состоянию стабильного внутреннего противоречия. Я не перестала верить, я перестала понимать, что происходит в христианском собрании, в котором так часто говорят о христианской любви и так мало ее проявляют, где чужая жизнь – это повод для сплетен, где чужая беда – повод для осуждения «сам виноват». Почему старейшина так себя ведет? Почему так себя ведут все старейшины нашего собрания, которые служили и служат у нас? Позвоню подруге в Пермь, Оксане Бакиной, понимая, что и в том собрании проблемы мало отличаются! Где Бог? Почему Христос не руководит? А если руководит, то почему власть в собрании не у тех, кто способен заботиться и быть просто человеком? Братья к встречам так плохо готовятся, что иногда даже текст без ошибок прочитать не могут. Ни одной живой мысли! А о качестве комментариев я вообще молчу!

Я не вижу христиан на христианских встречах. Проповедников, пионеров, возвещателей, – да! Но не христиан. Старейшин заботливых не вижу! Организаторов, надзирателей, но не старейшин!

После встречи иду домой, обруганная «старейшинскими» комментариями, искупавшись в «христианской любви», и чувствую себя виноватой перед Богом. Ну не могу я ни принять, ни понять такого положения вещей в собрании. Не могу пойти на встречу, чувствую себя перед Богом несостоятельной. Ведь он не виноват в том, что люди, дорвавшись до власти, все так испортили, и от меня по-прежнему ожидается ревностное посещение всех встреч и участие в них. А я не могу. Ну не могу я больше! Наступил момент, когда я внешне еще выглядела Свидетелем, но внутри уже давно сама себе приговор вынесла.

На фоне этого ужасного внутреннего состояния мне не стали давать покоя те самые вопросы, о которых я писала в начале. Мне казалось, что и думать я о них забыла. А тут честно себе призналась, что за многие годы служения я так и не нашла на них ответа. Просто предпочитала об этом не думать. А ожидание Армагеддона с обещанным новым миром затянулось почти на четверть века.

Как раз в это время моя подруга Оксана Бакина переслала мне в соцсети «ВКонтакте» книгу Реймонда Френца «Кризис совести». На мой вопрос: «Что за книга и что за автор?», ответила более чем лаконично: «Захочешь – разберешься! Я, наконец, прочитала и успокоилась!»

Подруге я своей доверяла, название книги очень точно описывало мое внутреннее состояние. Но что-то мне подсказывало, что это «отступническая» публикация. Вспомнила, что этой книгой меня «пугали» еще Мавнуковы, когда делали из меня христианку!

Скажу честно, что читать мне было сначала трудновато. Я не понимала, зачем автор описывает дела давно минувших дней, цитирует большие отрывки из «древних» журналов. Ведь уже давно изменилось и понимание «истин», и времена другие настали. Но ближе к середине книги отдельные «пазлы» стали складываться в картинку. Последнюю треть книги я дочитала в прямом смысле слова за одну ночь! Ощущения были такими, что у меня камень с души свалился. Я шла утром на работу после бессонной ночи и могла молиться!  Кажется, впервые за несколько лет, мне было что сказать в молитве!  Я не до конца поняла, что теперь нужно делать, но я точно знала, что теперь делать не нужно.

Пришла с работы и скачала вторую книгу «В поисках христианской свободы». Это вообще для меня книга-откровение. С удивлением я обнаружила в ней, что автор рассматривает как раз те вопросы, которые у меня возникали. Я не позволяла себе о них думать. А думать надо было, может тогда и ответы бы нашлись.

Эти книги я дала прочитать Ивану Антропову, для которого посещение встреч собрания тоже уже давно стало пыткой. Довольно быстро он их прочитал и сказал: «Где ты с ними была раньше?! Наконец-то! Спасибо!»

В апреле 2016 года я еще посещала встречи собрания и сдала последний отчет о проповеди. А в начале мая 2016 года мы вместе с Оксаной и Людмилой Стародубцевой, которую к тому времени разыскали «ВКонтакте» (девчонки приехали ко мне в гости!) и Иваном отметили свое «освобождение»!

Больше встречи ни я, ни Иван с детьми не посещали, отчеты не сдавали, и… нас никто не потерял! Если точнее сказать, никто из ответственных братьев нас не искал.

Мы с Иваном по-прежнему иногда созванивались, обсуждали прочитанное, я стала осторожно делиться с некоторыми сестрами, которые мне казались наиболее способными прислушаться, книгами Р. Френца и мыслями из этих книг.

А через 10 месяцев, в конце февраля 2017 года события стали разворачиваться следующим образом. Сначала мне на телефон поступило два звонка с незнакомого номера, я не ответила. Через три дня ко мне без разрешения и без предупреждения пришли Ирина и Андрей Селезневы, старейшина с супругой. Я не была готова их пустить, да и, если честно, не хотела этого делать. Прошло слишком много времени от момента моего «исчезновения» до их первого неожиданного появления. Через два часа я получила СМС с просьбой о встрече. Поскольку для меня эта встреча не имела никакого смысла, то я ответила отказом. Еще через неделю я получила заказное письмо с просьбой о встрече.

Сначала я не поняла, почему так активно начальники наши засуетились. А потом узнала, что ожидается очередной приезд районного старейшины. Я написала им ответ, который можно прочитать ниже, после моей истории. Наверное, в нем слишком много эмоций, но я смогла высказаться! Сейчас я чувствую себя свободной от «Свидетельского» бремени. Это письмо прочитал Иван и попросил добавить от его имени просьбу о заочном рассмотрении и его дела с дальнейшим исключением из списков Свидетелей Иеговы.

Вот так, спустя ровно 24 года от своей первой встречи со Свидетелями Иеговы, я освободилась от паутины ОСБ.

Больше половины своей жизни я старалась служить Иегове по сердцу и по совести! Мне по-прежнему интересны духовные вопросы, я читаю Библию, считаю себя верующим человеком, стараюсь применять принципы высокой морали, изложенные в Слове Бога!

Сейчас мне 45 лет, у меня нет семьи, нет детей, отношения с родственниками разрушены. У меня нет подруг, кроме одной, да и та живет в Перми, у нее своя жизнь, семья. Мой друг, Иван Антропов, как и я, учится жить вне системы ОСБ, воспитывает двоих сыновей, ему помогает старенькая мама. Мы по-прежнему иногда созваниваемся. Я работаю главной медсестрой в детском противотуберкулезном санатории и, стоит признать, что в моей жизни ничего, кроме работы не осталось.

Иногда я чувствую себя, как в сказке, «старухой у разбитого корыта». Понимаю, что должно пройти какое-то время, и, надеюсь, всё станет на свои места.

Но впервые за много лет я чувствую себя Человеком!

Я обрела доступную мне степень христианской свободы, избавилась от навязанного мне чувства никчемности, христианской несостоятельности и постоянного чувства вины перед Творцом!

И первые за много лет я почувствовала, что можно просто жить. Оставаться христианкой, иметь веру и не прятать ни от кого глаза!

Можно просто жить!

21.03.2017 года. Татьяна.

PS: на момент написания этой истории я и Иван Антропов ждем официального исключения из списков Свидетелей Иеговы!

ПИСЬМО ТАТЬЯНЫ СТАРЕЙШИНАМ

Старейшинам собрания Майеру А., Селезневу А.

Получила ваше послание, решила ответить на каждую фразу.

Итак, вы утверждаете: «Долгое время ты отсутствуешь на собрании, а также отказываешься от встречи со старейшинами». Ну что ж, отрадно что заметили мое отсутствие!

Это правда, я перестала приходить на встречи с мая 2016 года. В середине февраля 2017 года мне на телефон поступило два звонка с неизвестного мне номера, затем ко мне без разрешения и без предупреждения пришел А. Селезнев со своей супругой, что очень трудно назвать визитом старейшин, а через два часа после этого я получила СМС-сообщение с просьбой о встрече, на которое ответила отказом.

В связи с этим хочется спросить: а где вы были с мая 2016 года по февраль 2017 года ? Кто из вас и когда мне предлагал встретиться? И сколько раз я ответила вам отказом? Может быть, вы имеете в виду попытку И. Селезневой напроситься ко мне в гости? Ирина мне не подруга, чтобы я хотела с ней откровенничать, и не старейшина, чтобы я чувствовала себя обязанной подчиниться «любящему руководству»! И, кстати сказать, я ей по телефону объяснила причину своего отказа, так что, несмотря на то, что мы не «пообщались по-дружески», я ей точно озвучила причину, по которой не хожу на встречи. Уверена, что она своему мужу, старейшине собрания А. Селезневу, передала этот разговор, но и тогда никто из вас не проявил ни инициативы, ни настойчивости для встречи со мной. А ведь тогда я еще была готова что-то обсудить. Но даже если я ошибаюсь, и Ирина не передавала суть нашего телефонного разговора, то все равно прошло уже 10 месяцев.  Десять! Я прям чувствую, как вы оба вспотели в отношении «потерявшейся овечки» выполнять поручение, изложенное в Луки 15:4: «Кто из вас, имея сто овец и потеряв одну, не оставит девяносто девять в пустыне и не пойдет искать потерянную, пока не найдет ее?»

Поэтому давайте называть вещи своими именами: утверждая, что я отказываюсь от встреч со старейшинами, вы, мягко говоря, лукавите, а проще говоря, лжете, при этом ловко перекладывая вину и ответственность на меня. Только это исключительно ваш «косяк». Теперь мне хочется понять, а по каким причинам я должна встречаться со старейшинами и доверять им? Только лишь на основании утверждения, что старейшины назначаются Святым духом? Для меня этого слишком мало, потому что я не вижу в поведении старейшин подтверждения этому утверждению. Мне кажется, что если кто-то утверждает, что назначен Богом, то и вести себя должен соответственно.

Первое, что должен старейшина в отношении собрания, это соответствовать совету из книги Притчей 27:23: «Ты должен хорошо знать своих овец, прилагай к отарам свое сердце». Утверждаю, что меня вы не знаете совсем. Ваше мнение обо мне сложено исключительно на отзывах других, проще говоря – на сплетнях!

Что касается А. Селезнева, то я понимаю: человек относительно недавно переведен из другого собрания, в нашем собрании совсем недавно, и, если и помнит меня, то с давних времен, еще до разделения собрания. Лично мы никогда не общались, не проповедовали, поэтому знать меня он не может. Впрочем, А. Селезнев ничего не сделал для того, чтобы это положение исправить.

А вот А. Майер уже много лет в собрании. За все эти годы мы проповедовали с ним один (один!) раз на его участке (если точнее, то я была приглашена на изучение). И все!

Зато меня регулярно приглашали «в стеклянную комнату» для того, чтобы предъявить претензии, суть которых, если передать своими словами, сводилась к тому, что я не так проповедую, не с тем сижу, не тому улыбаюсь, что у меня неправильное для Свидетеля Иеговы лицо, которое претыкает интересующихся, приходящих на собрание, что я встаю и ухожу, когда регламент времени, отведенный на встречу, выходит, а встреча не закончилась. Т.е. не старейшина не пунктуален, систематически задерживает встречу на 10-15 минут и крадет время других, а я виновата, подаю другим плохой пример. Это называется «переложить с больной головы на здоровую».

Хочу напомнить, что когда я объяснила причину своего поведения (пунктуальность – вопрос принципиальный!) и в присутствии А. Селезнева указала А. Майеру на проблему с катастрофической и систематической непунктуальностью брата (братьев) на сцене, и А. Майер опаздывает не только тогда, когда задерживает встречи собрания, но и на ВПС, и даже на этот разговор брат опоздал на 15 минут и по обыкновению не извинился, то, вместо того, чтобы сказать: «Спасибо, мы примем к сведению. Извини за опоздание», я в свой адрес услышала (это дословно) следующее: «Да! Я опоздал! Но у меня на это были причины. В отличие от тебя (от меня!), я должен был заехать за заинтересованным, чего ты не делаешь! Ты вообще для собрания ничего не делаешь, даже уборку ни разу не осталась сделать, хотя ходишь тут и пользуешься всем! И вообще, на собрание ходишь только для того, чтобы видеть во всех недостатки и делать всем замечания!»

Я тогда от этой наглости дар речи потеряла, о чем потом пожалела. Потому что мне есть что ответить на каждое слово этой злобной тирады. Я понимаю, брат растерялся, когда какая-то там баба посмела указать ему на недостатки, и, сорвавшись, перешел на эмоции и стал «брызгать слюной». Впрочем, это только объясняет, но не оправдывает поведения официального лица (встреча была официальной!), назначенного, как он сам это любит постоянно повторять, указывая на свою исключительность, Святым Духом старейшины, проявляющего любящую заботу! При этом А. Селезнев сидел с безучастным видом.

Через пару недель я напомнила А. Майеру об этой тираде, на что брат не задумываясь ответил: «Я этого не говорил». А. Селезнев не смог подтвердить разговор, сказав, мол, я не помню. Это «не помню» А. Майер тут же обернул в свою пользу: «Вот, брат тоже подтверждает, что этого не было!»  Интересная позиция: чего не помню, того и не было.

Я вас сильно удивлю и, возможно, огорчу, но у меня есть запись на диктофон того самого разговора, и я давала ее слушать некоторым пермским старейшинам.

Когда меня в «стеклянную комнату» приглашал А. Майер на очередной разговор в присутствии районного надзирателя, я напомнила ему об этих обвинениях. Реакция районного старейшины была по принципу корпоративной солидарности и круговой поруки, что меня не удивило. Я за четверть века в собрании не видела ни одного старейшины любого уровня, который был бы готов признать свои ошибки и извиниться. Ответ был таким, мол, ну что ж, я понимаю, нужно терпеть. А сам А. Майер сделал вид, что его это не касается. Я не понимаю, почему я должна это терпеть?!

Я много раз «прокручивала» в голове эту ситуацию. А. Майер мог бы выйти из нее более достойно, даже если был уверен в своей правоте: «Прости, сестра, я не хотел тебя обидеть». Или: «Прости, я не имел в виду ничего плохого». Или: «Прости, я не думал, что мои слова тебя так заденут». Есть еще варианты, но ни одним из них А. Майер не воспользовался, хотя я напоминала ему об этой ситуации после этого неоднократно. Могу я уважать такого старейшину? Могу ли я ему доверять? Мне претит сама мысль об этом.

Это то, что касается самой ситуации. Теперь то, что касается обвинения, выдвинутого в мой адрес: «Ты вообще, для собрания ничего не делаешь, даже уборку ни разу не осталась сделать, хотя ходишь тут и пользуешься всем! И вообще, на собрание ходишь только для того, чтобы видеть во всех недостатки и делать всем замечания!»

Я уже утверждала, и утверждаю снова, что каждое слово в этой фразе – клевета! Согласно книге «Божья любовь», глава 12 абзац 11: «Клевета – распространение заведомо ложных, порочащих сведений, слухов».

Брат, защищая свою репутацию, высказал порочащие меня сведения. Они заведомо ложные, потому что брат явно не владеет информацией. Мне есть что ответить на каждое утверждение, в том числе и по поводу уборки Залов, которые мы арендовали на протяжении многих лет. Мне бы хотелось узнать, кому именно на собрании я делала замечания и откуда брат знает, что я хожу на встречи, преследуя цель «видеть во всех недостатки». Что касается обвинения «ты для собрания ничего не делаешь», то я могу составить огромный список в свое оправдание. Только не считаю нужным это делать, тем более в сложившейся ситуации. Все, что я делала для собрания, для братьев и сестер, не осталось незамеченным для Бога. Мнение братьев по этому вопросу с недавнего времени меня не интересует.

Я еще раз намеренно напоминаю ситуацию, которую он предпочитает отрицать, не для того, чтобы оправдаться, и не для того, чтобы услышать извинения (теперь они не имеют никакого значения), а лишь для того, чтобы указать ему на то, что А. Майер-старейшина – клеветник и сплетник (по поводу сплетен у меня тоже есть доказательства, запечатленные на той же самой аудиозаписи), человек весьма двуличный, не терпящий возражений и критики, несдержанный, с фарисейским подходом к людям и к ситуациям, особенно неординарным.

Еще один пример моим словам – его отношение к брату Ивану Антропову и его жизненной ситуации. Я готова простить человека, который просит прощения словами или показывает это своими поступками. Но А. Майер не готов делать этого! Прошло несколько лет с тех пор. Но…

В ситуации с пожилыми сестрами Анной Богиней и Людмилой Совва старейшины обоих собраний проявили себя в полной мере. Особенно в ситуации с сестрой Людмилой. Не передать, как часто я краснела перед сестрой за братьев-начальников, которые обещают зайти, навестить, при этом не считают нужным просто позвонить и отменить встречу. Я видела много слез этой сестры, особенно накануне Вечери Воспоминания и после нее, когда она чувствовала себя особенно оторванной от собрания, всеми забытой и никому не нужной. Во мне все кипело от негодования, но я не вмешивалась в ситуацию, оставляя все на твоей совести, брат Майер. Теперь, когда сестры Людмилы больше нет, этими воспоминаниями я намерено обременяю твою совесть, чтобы указать тебе на то, что для старейшины, назначенного Святым духом (как ты любишь повторять) такое отношение к сестрам недопустимо. Я много лет заботилась о ее духовных потребностях практически в одиночку, делала это от чистого сердца и исключительно по своей инициативе, и ни разу от вас в свой адрес не услышала ни одного доброго слова. Я говорю об этом здесь и сейчас, потому что слишком свежи воспоминания.

Я хочу, чтобы ты, брат А. Майер понимал, что я тебя не простила ни за сестру Людмилу, ни в отношении твоих обвинений, выдвинутых в мой адрес. Ни уважать, ни доверять тебе, даже из чувства долга, я не могу и не хочу.

Обо мне от меня самой вы ничего никогда не слышали. Все что вы знаете – это то, что говорят другие. Впрочем, такой способ узнавать о членах собрания не новый, довольно распространенный, и, я бы сказала, основной. Вот и в вашем письме вы утверждаете: «… нам стало известно, что ты общаешься с …. Еще мы узнали, что ты пересылаешь….»

Вы это узнали от меня? Нет? Тогда констатируем факт: вы собираете сплетни! Ну еще доносительство на других в собраниях Свидетелей Иеговы очень приветствуется! Так что вы меня не сильно удивили.

Что касается того, с кем я общаюсь. Правила ОСБ за 25 лет в собрании я выучила наизусть, могу объяснить, чем эти правила мотивированы в публикациях ОСБ. Однако, в свои 45 лет я чувствую себя достаточно взрослой, самостоятельной и самодостаточной, далеко не глупой женщиной, способной самостоятельно решать где, с кем и о чем мне общаться. Я не думаю, что должна отчитываться перед людьми, которых мне очень трудно уважать, которые даже из чувства долга занимаемой в собрании должности не проявляли ко мне «христианской любви», зато на протяжении нескольких лет проявляли равнодушие или искали повод для критики. Я сама всегда решала и впредь буду решать, с кем мне общаться. В Римлянам 14:12 сказано: «Каждый из нас за себя даст отчет Богу». Вот перед Богом я и буду отчитываться, но не перед вами. Вам не лишним было бы помнить, что вам тоже придется держать ответ перед Богом, в том числе и за меня. Вам есть что сказать с чистой совестью?

Что касается того, что я пересылаю «ссылку, в которой размещена негативная информация о братьях и организации». Откуда вам известно, что в этой ссылке «негативная информация»? Значит, вы ее читали?! Даже если это не так, то этой фразой вы признаете, что существует информация, которую Руководители ОСБ хотели бы скрыть от рядовых членов организации! Я являюсь ее источником? Нет, я не источник! Тогда я бы назвала это альтернативной информацией! А разве для выбора не нужна альтернатива? А разве вам самим, при вынесении судебных решений в собрании, не нужно рассмотреть все источники информации? Разве истина не способна вынести критики?

Я всего лишь следую совету, изложенному апостолом Павлом в 1 Фессалоникийцам 5:21: «Во всём удостоверяйтесь, твердо держитесь лучшего». В Современном переводе эта мысль выражена более точно: «и привыкайте подвергать всё испытанию, чтобы удостовериться, что это действительно от Бога, придерживайтесь добра».

Так что, ничего противоречащего Библии я не сделала. Я имею право получать дополнительные знания, имею право делиться с теми, с кем хочу, оставляя за ними право выбора. Я сама решала и впредь буду решать, что мне читать, какую информацию узнавать и как поступать в соответствии с полученной информацией. И отвечать за это я буду перед Богом, но не перед вами, горе-старейшинами.

В своем письме вы ни разу, даже из чувства долга, не обмолвились, что вы за меня переживаете, что вы меня по-христиански любите, что вы обеспокоены и т.п. Сухая официальная записка, суть которой в том, что не за меня вы переживаете, не мое духовное состояние вас интересует, не меня вы «спасти хотите», как заблудшую овечку, принадлежащую Богу и за которую ответить придется. Вас интересует, с кем я общаюсь и что распространяю другим. По сути, ваше письмо – замаскированное приглашение на правовой комитет. Ну и еще возможность отчитаться перед районным, мол, мы сделали что могли. Так вот, подводя итоги, я утверждаю: вы ничего не сделали, вам на меня наплевать! Вы показывали это, пока я еще посещала собрание, и подтвердили своим письмом.

Вы спрашиваете, когда мне удобно с вами встретиться. Я отвечаю: в связи с вышеизложенным – никогда! Я уже писала А. Селезневу в СМС-ответе, что ни видеть, ни слышать никого из вас я не желаю. Я не изменила своего решения.

Прекрасно понимаю, что следующим вашим шагом в отношении меня будет исключение из собрания. Мне все равно! Меня уже давно негласно лишили общения, еще тогда, когда я ходила на встречи. Со мной не здоровались на улице, в транспорте, большинство не здоровалось в Зале, меня перестали приглашать в проповедь, от меня отвернулись без объяснения причин даже те, кого я считала своими друзьями.  Хотя, если поставить в угол каждого и спросить, кому из них лично я сделала что-то плохое, то я уверена, что такого человека в Зале не найдется. Совесть моя перед собранием чиста.

Что касается альтернативной информации, которую я узнала об ОСБ.

Подтверждаю, что я с огромным удовольствием прочитала книги Реймонда Френца «Кризис совести» и «В поисках христианской свободы», а также книгу Станислава Ковтуна «Некуда идти».

Эти книги убедили меня в том, что мои многолетние невысказанные сомнения в отношении учения о 1914 годе, о «роде сем», о «Верном и благоразумном рабе», о запрете переливания крови, о практике лишения общения и исключения из собрания, категорическое отрицание празднований Дня рождения, мои многолетние наблюдения о неэффективности проповеди, не были беспочвенными. Я не видела раньше, не вижу теперь и убедилась после прочтения книг в том, что для всего этого нет достаточно убедительных библейских оснований. Напрасно я чувствовала себя виноватой перед Богом за то, что не могу всем сердцем до конца понять и принять эти учения и правила ОСБ. Мне просто не хватало смелости сделать правильные выводы из-за практики запугивания, принятой в ОСБ, суть которой в том, что тот, кто не думает, как «Благоразумный раб», тот не достоин жизни.

Благодаря этим книгам передо мной совсем по-другому открылось понимание Божьей любви и Спасительной жертвы Христа. Я обрела доступную мне степень христианской свободы, о которой говорил Иисус Христос.

После прочтения этих книг я пересмотрела свое отношение к руководителям организации Свидетелей Иеговы. Я перестала бояться получать альтернативную информацию об ОСБ и поняла, что все не так безоблачно, как мне старательно внушали на протяжении многих лет. Я узнала, что в настоящее время против Свидетелей Иеговы в некоторых странах ведутся судебные процессы, в которых Свидетелей обвиняют в педофилии. Я знаю, что некоторым из них уже вынесены обвинительные приговоры. Мне стало известно, что в налоговой декларации, подаваемой руководителями ОСБ, ежегодно отражено, куда именно и как используются финансы, которые Общество получает в виде пожертвований, в том числе и моих. А именно, что деньги крутятся на биржах, что они вложены в виде Акций в компании, занимающиеся производством табака, а также связанных с переливанием крови. Мне стало известно, что многие здания ОСБ и офисы перепродаются с огромными наценками. В связи с неспокойной ситуацией в России идет речь о возможном закрытии филиала в Солнечном, о возможном переоформлении документов Залов Царства, после чего они перейдут в собственность ОСБ и будут проданы, средства уйдут руководству. Даже если не все из этого так и есть, а я допускаю, что не все из этого вы знаете, потому что не хотите знать или боитесь знать, то все равно фактов достаточно много.

В связи с этим я не желаю больше принимать участия в деятельности ОСБ.

Я по-прежнему активно интересуюсь духовными вопросами, с удовольствием читаю Библию, молюсь Иегове, когда влечет меня к этому мое сердце, и считаю себя духовным человеком.

Ваше мнение по данному вопросу я знаю.

Официально заявляю, что я не совершала никаких грехов в рамках правил ОСБ, вести разгульный образ жизни не начала, пьяная под забором не валялась. Если вам нужно от меня избавиться – избавляйтесь! И уведомлять меня о своем решении не нужно. Получать ваши заказные письма в очереди на почте я больше не намерена.

Я ничего не потеряю от вашего «исключительного» решения. Потому что «Я убежден(а), что ни смерть, ни жизнь, ни ангелы, ни правительства, ни настоящее, ни предстоящее, ни силы, ни высота, ни глубина, ни какое-либо другое творение не смогут отделить (меня) от любви Бога, которая во Христе Иисусе, нашем Господе.» (Римлянам 8: 38,39).

Татьяна Александровна Тараканова. 11.03.2017 года.

PS. От имени по поручению брата Ивана Антропова уведомляю вас, что брат в собрание не вернется по вышеизложенным причинам. Он продолжает вести высоконравственный образ жизни, продолжает интересоваться духовными вопросами. Он, будучи моим другом, знает о вашем письме ко мне, прочитал мой ответ вам. При вынесении решения о моем исключении из собрания брат Иван Антропов просит заочно рассмотреть его дело и вынести решение об исключении из рядов СИ.

Вы можете лично написать Татьяне по адресу 79129819475@yandex.ru

В распоряжении «Некуда Идти» есть аудиозапись разговора со старейшиной Майером. Однако мы посчитали излишним публиковать ее на сайте, так как сама Татьяна очень подробно описала все события. Ниже она кратко вспоминает, по какой причине ей пришлось использовать “конспиративный” метод аудиозаписи

Иван еще ходил на наше собрание. Я добиралась на автобусе, поэтому приходила чуток раньше, садилась на лавочку. Иван с мальчишками на машине, поэтому ему было проще подгадать время к самому началу. Сначала в зал забегал Егор, первоклассник. Садился рядом со мной и частенько говорил: «Привет, я соскучился!» Затем заходил старший, Леня, и усаживался с другой стороны. Отец заходил последним, потому как парковал машину, и садился рядом с детьми. Получалось, что сидим рядом.

На ШТС все началось.

Алексей Розинов (младший сын того самого Виктора) стоял на сцене с примечательными мыслями и проводил параллели с темой, где написано про то, как Иегова относится к тем, кто топчет его дворы. Кажется, по книге Исаия. И выдал: «Нужно следить за собой, чтобы не оказаться среди тех, кто просто ходит в зал и топчет пол». У меня глаза на лоб вылезли. Краем глаза увидела, что Иван спрятал улыбку.

Возвращались мы вместе на машине. Я спрашиваю: «Я ослышалась или он такое действительно сказал». «Нет, не ослышалась. Сказал!» – ответил Иван, – «на следующей неделе Кандауров приезжает, нарочно приду на ВПС, поинтересуюсь его мнением».

«Как доказывать будешь?!» – запись из нас, естественно, никто не делал.

А в собрании Димка Панков, сын служебного помощника, отвечает за аппаратуру, и мы знали, что ведутся записи. Я на следующий день позвонила Димке и попросила сделать копию для личного пользования. Он ответил, что нет проблем, принесет на «Сторожевую Башню». А на СБ ко мне подошла его мать Ирина Панкова и сообщила: «Мой сын для тебя никаких копий делать не будет! Ему старейшина запретил. Вот так!» Доказательств не было.

Во вторник на дневную ВПС Иван приехал, и после встречи показал районному текст, поделился «ободряющей примечательной» мыслью, которую услышал на собрании, и спросил, что Кандауров по этому поводу думает. Сам Розинов к этому моменту уже ретировался, а Майер явно нервничал. Районный засмеялся и, обращаясь к Майеру, сказал: «Братья, все же так говорить не нужно!»

Через неделю, сразу после отъезда районного, на ШТС мы сидели и слушали программу. Егор что-то шепнул отцу на ушко, и Иван хохотнул. Майер остановился на полуслове, и прямо в микрофон выдал: «Если так смешно и не интересно, то выйди из зала и на улице смейся!»

Иван не долго думал и тут же парировал: «Я сюда не к Вам пришел и не у Вас дома нахожусь, чтобы Вы мне указывали. У Вас жена есть, ей и указывайте, что делать и куда ходить!»

В зале стояла мертвая тишина. Никто такого, естественно, не ожидал.

Майер ответил угрозой: «Ну об этом мы с тобой отдельно поговорим и не в этом месте!»

На следующей встрече после «Сторожевой Башни» Майер повел меня на глазах у всех в знаменитую «стеклянную» комнату и как раз там обвинил в том, что мы вызывающе себя ведем и уходим раньше времени. Буквально после первой моей фразы в ответ он разразился обвинениями, о которых я в истории писала, ну что ничего не делаю и хожу на встречи видеть во всех недостатки. «Но, если ты хочешь, мы сейчас вместе помолимся» – благодетель, блин. Мне его лесом послать хотелось. Я встала и без разрешения начальствующих ушла. Даже не помолившись!

На следующей встрече, через два дня, на ШТС, Иван с Егором не приехал (ребенок заболел), приехал только Леня. Мы с ним следили по Библии чтение отрывка и парень спросил меня о значении какого-то слова, застрелите меня сейчас – не помню какого, но странного и старого. Я ему так же шепотом ответила: «Давай потом!»

Вдруг из-за спины вырос Майер: «Если нужно поговорить, выйдите из зала, вы другим мешаете!» И снова это сделал при всех во время встречи, привлекая ненужное внимание. Казалось, что этот мужик в галстуке всю встречу сидел и ждал, когда мы нарушим «священную» тишину.

Сразу после встречи Майер ко мне подошел: «Нужно поговорить!»

«Ты мне уже все сказал прошлый раз, ничего нового от тебя я не услышу», – ответила я.

«А что я тебе такого сказал?», – включать «дурака» он умел. Я напомнила ему об обвинениях, он промолчал.

Я приехала домой и позвонила Ивану: «Нас с ребенком пытались выставить из Зала. А еще главнокомандующий промолчал, после того, как я ему напомнила об обвинениях, и даже не извинился». На что Иван высказал «пророчество», которое исполнилось уже через неделю: «Он еще от своих слов откажется! Я тебе давно говорю – с ними разговаривать нужно только с диктофоном в руках или не разговаривать вообще».

На следующей встрече, на «Сторожевой Башне», Майер подошел уже с Селезневым, настоял на разговоре и повел меня на очередную казнь на глазах у всех. Вот как раз там я и включила диктофон. Там и про мое лицо, и про «шу-шу-шу, ха-ха-ха всю встречу подряд» и про то, что «ты думаешь так, а тебе старейшины говорят не так». Все что я смогла сделать, это огрызнуться: «лица попрошу не касаться», еще раз напомнила про обвинения, а он тут же в свою защиту рассказал историю с его женой, ни участником, ни свидетелем которой он не был. Получилась сплетня.

Именно после всех этих событий Иван стал ходить в «Центральное», я сидела на лавочке одна или с «опоздашками», примерно через полтора года совсем переместилась в малый зал. Там и сидела…