Идея Ромы Герасименко написать отдельные истории своей жизни мне показалась весьма и весьма интересной. Что ж, напишу истории из своей жизни. Такой формат мне представляется самым наилучшим.
1. Полное UNO
В 1997 году, как известно, был достроен филиал в Солнечном. Участвовать в такой грандиозной стройке века считалось более чем престижно. Когда я позднее ездил с речами в другие города, то повествуя братьям и сестрам о своей личной лепте в данный проект, непременно ловил восхищенные взгляды. «Ну надо же, а мы хотели, но…»
На самом деле на стройке я был всего один раз, и то только с той целью, чтобы потом можно было с чистой совестью травить такие байки. Да и работал я не больше двух часов, потому как остаток дня мы провели неподалеку в пансионате «Дюны», где жили строители, наслаждаясь общением и пивком.
Еще более престижной считалась возможность пожить в Солнечном (я уже не говорю про «служить»). И мне с женой подфартило неоднократно. Целых четыре раза нас приглашали в Центр. И каждый такой приезд означал трехдневное проживание в одном из номеров вефильцев (которые на тот момент уезжали в отпуск, оставляя комнату свободной), включая трехразовое питание вместе с «семьей Вефиля». Но в отличие от местных работяг, нам предоставлялась полная свобода действий.
Я шарился по Солнечному с фотоаппаратом или камерой и заглядывал во все закоулки. Конечно же, самой большой популярностью пользовалась библиотека и спортивный зал. Ну и баня, хотя по моим меркам она тянула разве что на троечку.
Пару раз нас приглашал на проживание Сережа Поляков. Человек основательный, в отличие от большинства трудящихся там, имеющий высшее образование. Я его любил как преданного друга. Серега занимал в Солнечном, как мне представлялось, самую важную должность – компьютерщика. Через его драгоценные руки проходила вся информация – независимо от кода доступа. Находиться в святая-святых Вефиля – в серверной – удавалось далеко не каждому. Но Серега позволил насладиться этим кайфом, когда летом, в самое пекло, ты сидишь за столом серверной и тащишься от гуляющего по комнате прохладного ветерка вентиляторов. И думаешь: «А ведь это сердце организации, случись что, и произойдет непоправимый сбой». Да, Сереге можно было только позавидовать.
Когда в 2013 году на сайт «Некуда Идти» были произведены атаки, я грешным делом подумал, что это наверное дело рук именно Сереги. И мне было приятно. Все-таки мой старый друг, а не какой-то очередной «духовный» шалопай, уделил мне горсточку своего внимания, пусть даже в такой необычной форме. Я всё равно его люблю!
Еще пару раз нас приглашала в Солнечное Аня Поликашкина. Мне всегда казалось, что попадая в Вефиль, народ довольно быстро взрослеет, причем не по годам. С Аней произошло именно это.
Она с детства, как принято говорить, была «в истине» и попала в Центр очень молодой. Но уже через пару лет я не узнавал подругу. Нет, она оставалась такой же задорной и добродушной, но это уже была глубоко повзрослевшая Аня, с каким-то нежданно возникшим жизненным опытом. Вероятно, трудовые будни Солнечного располагали к этому, что можно было заметить по поведению и других известных мне членов «семьи».
И вот в один из приездов, Анечка с удовольствием готовила нам какие-то уникальные блюда, и предложила после ужина сыграть в «UNO» – карточную игру наподобие русской игры «в пьяницу». Естественно, мы дружно согласились. Игра, конечно же, увлекла, и я тут же решил как-то увековечить на бумаге ее правила, на что Аня отреагировала молниеносно: «Подожди, у меня есть распечатка правил этой игры на русском. Ты сходи в библиотеку и просто её отксерь».
Я сделал именно так, как сказала Аня, и со спокойной душой вернулся в собрание, прихватив с собой подарок братьям и сестрам из Солнечного в виде крутой КАРТОЧНОЙ игры САМИХ вефильцев (в то время «UNO» еще не было известно широкой публике).
Буквально через пару дней раздается звонок. На проводе не на шутку взволнованная Аня:
– Стас, ты делал распечатку карточной игры?
– Да, делал, а что? – ответил я, абсолютно не ведая связи между её вопросом и столь ощутимым волнением в голосе.
– Срочно уничтожь! И если ты кому-то давал копии – тоже срочно уничтожь и сообщи мне.
Я чуть не упал у телефона.
– Анечка, объясни, что происходит. Я сделал что-то ужасное?
– Эту распечатку с английского языка делала Лариса Харлова. Когда она узнала, что я дала ее тебе, то разругалась со мной в пух и прах, и даже не разговаривает. На эту распечатку распространяется ее [Ларисы!] авторское право и я не имела никакого права тебе ее отдавать. Как только уничтожишь, сразу же сообщи и я пойду скажу Ларисе.
«Ну ни фига себе» – подумал я. Кстати, тоже неплохой знаток английского. В помощи Ларисы я, конечно, не особо нуждался, но пути Господни неисповедимы… То, что в организации очень много скрытного и конфиденциального – это понятно. Как старейшина, через мои руки проходило много писем, не предназначенных для глаз рядовых возвещателей. Также я знал, что о некоторых вещах не стоит спрашивать даже лучших друзей, работающих в Солнечном. Например, о планах на будущую семейную жизнь или о трудностях и невзгодах вефильского бытия. Но здесь был явный перебор. Ну да, Лариса перевела игру в карты, молодец однако, но “авторское право”…
В прошлом, в один из дней мы ужинали с Аней и Ларисой, которые проживали в одной комнате. Лариса являлась переводчиком литературы – журнала «Сторожевая Башня», книг и прочего. И я имел неосторожность сказать, что нередко перевод на русский довольно убогий. Если взять в руки английский вариант, то даже при моем довольно посредственном знании английского, неточность в переводе очевидна. Я даже привел один пример.
После ужина Аня меня чуть не убила в буквальном смысле слова:
– Стас, ты думай что говоришь. Наши переводчики терпеть не могут, когда их критикуют. Теперь обида будет на всю жизнь.
Ну откуда я знал, что «наши» переводчики такого гипертрофированного мнения о себе любимых. Мне всегда казалось, что критика – это лучший двигатель прогресса. Однако в данной конкретной географической точке моя константа почему-то не сработала.
И вот теперь эта злополучная распечатка с карточной игрой.
И действительно, как я заметил позднее, в конце распечатки стояло скромное «LHarlova.Corp. Все права сохраняются». Если это не мания величия, то что же? Впрочем, удивляться особо нечему. Когда человек попадает в водоворот ОСБ и всплывает чуть выше остальных – разве это не повод показать пусть маленькое, но вполне себе английское фак ю… Из Нью-Йорка такие фак ю сыпятся регулярно.
– Аня, успокойся, пожалуйста, я сейчас же уничтожу эту распечатку. Скажи Ларисе, что может спать спокойно, ее авторское право находится в полной неприкосновенности.
Я, конечно же, соврал. Я никогда не выполнял обещаний, если они мне казались бредовыми.
P.S. Посадка
Будучи на отдыхе в Финляндии, с официального сайта ОСБ я узнал, что «6 июля 2018 года в Омске были помещены под стражу до суда Сергей и Анастасия Поляковы». Меня это очень огорчило, поскольку до сих пор питаю теплые чувства к Сергею. Как известно, центр в Солнечном разогнали, и Сергей, видимо стал омским спецпионером или каким-нибудь “ответственным” надзирателем с расширенными полномочиями (поскольку жена в связке, то действовали они явно не в роли “простой старейшина и его жена”). В любом случае, уголовные дела заводились исключительно на активистов, которые плевать хотели на решение суда о запрете на деятельность «Управленческого центра», то есть участие в мероприятиях данной структуры. Обидно, что для Сергея, с его очень проникновенным умом, заядлого любителя шахмат и компьютеров, человека образованного, который смотрел на систему ОСБ (пусть даже через линзы, у него плохое зрение) с некоторой долей пессимизма, эта система оказалась роковой в буквальном смысле. Жаль. Их гонит начальство на мины, а само курсирует по заграницам. Сивульский со своими слащавыми речами на бродкастингах точно не собирается сидеть «за веру». Костюмчик не позволяет. Для этого есть лохи… И им оказался мой друг.
2. Два закона, о которых я узнал
Чтение речей в собрании – это тема отдельная. В свое время я увлекся некоторыми изданиями психологического толка. Естественно, в тайне от окружающих. Опыт критики моего литературного выбора был уже достаточно велик. Я просто зачитывался детективными романами известнейших авторов мира: Джеффри Дивера, Тесс Герритсен, Джона Гришема, Ли Чайлда, Джеймса Паттерсона, Майкла Коннелли и других. Практически вся стена в моей комнате была заставлена такими книгами. В итоге только ленивый не выказал мне своего неодобрения: «Стас, это же про кровь и убийства. Как ты можешь такое читать?» Ну а поскольку претыкать «братьев» не рекомендуется, я перестал допускать в мою комнату тех, кто не проходил фэйсконтроль. Это примерно 90 процентов собрания. Если бы узнали, что я ударился в психологию, вероятно, мне пришлось бы не менее «сладко».
Существуют некоторые классические законы общения. Свидетелям Иеговы необходимо было тренировать свои ораторские навыки с помощью абсолютно сворованных технологий, адаптированных под рядового «возвещателя» и описанных в «Учебнике для ШТС». Однако, совершенно очевидно, что базовые принципы авторами этого учебника были проигнорированы. И не удивительно.
К примеру, существует так называемый «Закон прогрессирующего нетерпения слушателей». В основе этого Закона лежит принцип потери концентрации. Чем дольше речь (то есть монолог), тем более невнимательными и нетерпеливыми становятся слушатели. И даже если оратор семи пядей во лбу, этот принцип остается неизменным. Научно доказано, что первые 10 минут речи – самые оптимальные для восприятия. Затем следующие 10 минут виртуально удлиняются, становясь примерно в два раз длиннее. Ну и наконец, следующие 10 минут – это время, способное растянуться в сознании слушателя троекратно. Поскольку речь не предусматривает диалогической составляющей, то после получаса слушатель вообще может «отключиться», то есть перестать анализировать поступающую информацию. А если присовокупить к этому тот немаловажный фактор, как практически полное отсутствие понимания нюансов «стиля общения» у большинства ораторов, то уснуть можно в принципе и на 15-ой минуте. Особенно памятуя о стандартизации и унификации исходников речей.
Доклады продолжительностью 45 минут и больше приводили меня в уныние. Это потом их решили сократить до 30 минут, и то только с той целью, чтобы перекрыть ораторам возможность самореализации (отсебятины), поскольку часто 45-минутные речи включали помимо конспекта улет ораторов в неизведанные дали. Ну и, помимо этого, может быть, мужички из США решили пожалеть детишек, для которых публичные речи всегда ассоциировались с безжалостными пытками.
После моих открытий я стал читать доклады не более 35 минут и всегда это вызывало радостное волнение не только у рядовых членов собрания, но и старейшин, поскольку им давалась возможность проводить «Сторожевую Башню» без оглядки на часы. (Как правило, многие затягивали речи, желая подольше продлить “минуту славы”, тем самым – не ведая о том – ещё больше охлаждали интерес слушателей). Таким образом, я как минимум на пять лет опередил паровоз организации.
Такой же успешный трюк я проделал и со ШТС и служебной встречей, сократив их вдвое, то есть убрав неинтересные для меня пункты. Это было связано с тем, что я считал неэффективным проводить, как правило, единолично все пункты программы, поскольку один оратор просто не в состоянии охватить весь спектр затрагиваемых тем, основательно к ним подготовиться и выдать в живой интерпретации. Сначала меня критиковали практически все старейшины. Но затем я аргументированно поднял эту тему перед районным надзирателем и он одобрил мои действия. С тех пор наша встреча в удаленной группе проходила за 45 минут (вместо полутора часов) и все были довольны, даже не сознавая того, что мы опять опередили организацию на пятилетку.
Я узнал еще об одном законе – «Законе падения интеллекта аудитории с увеличением её размера». Допустим, оратор произносит речь и выдает неприличную шутку. Вероятность того, что эта шутка возымеет положительный отклик в аудитории, где присутствует не более дюжины лиц, практически равна нулю. А вот в аудитории в 100 человек она обязательно найдет реакцию. Это связано с тем, что с увеличением аудитории падает интеллектуальный уровень среднего слушателя, поскольку он менее склонен мыслить логически, подключая эмоции. В массе людей такой слушатель гораздо легче реагирует на речевые штампы и примитивные призывы.
Если все это перенести на собрание Свидетелей Иеговы, интеллектуальный уровень которых и без того довольно низок вследствие негативного отношения к высшему образованию, то становится ясным, почему были отменены книгоизучения.
Очень часто в речах ораторов проскальзывали абсолютно несогласованные мысли, самые разнообразные нарушения языковых норм, доведенные до автоматизма, стандартные кинесические приемы, откровенный догматизм и даже шутки ниже плинтуса (таких докладчиков особенно любили, считая их «своим парнем»). Подобное положение вещей не могло не огорчать, поскольку, согласно второго усвоенного мной Закона, все это прекрасно срабатывало на уровне толпы и не нашло бы подобного отклика на уровне книгоизучения.
Все эти Законы я мог бы вывести и эмпирически, но на их осознание ушло бы еще пяток лет.
И вот я приехал в Псков (кажется, это был мой второй визит из четырех). В Пскове я должен был читать речи в трех местах – дважды в разных частях Пскова и в Стругах Красных. Перед приездом мы оговаривали тему речей, и меня неизменно просили прочитать одно и то же – речь «про секс и брак». Я объяснял, что у меня есть весь набор речей (буквально весь перечень из почти полутора сотен конспектов), однако приглашающая сторона всегда настаивала на своем. Если учесть, что эту речь я читал в семи или более того собраниях Питера, а также в области, то можете себе представить степень моей искренней ненависти к ней.
Когда я приехал в Псков, то мне сразу же поведали все сексуально-эротические перипетии в собрании. Кто-то, кажется, переспал с «мирской»; кто-то, кажется, радостно сожительствовал однополо; кто-то, кажется, недавно совершил блуд; кого-то застукали в неприличной обстановке. А молодые специальные пионерки из Германии – потенциальные жертвы не совсем духовных братьев (впоследствии они вышли замуж за местных). Короче, туши свет.
Жить мне пришлось в квартире немецких пионерок. В туалете огромной стопкой возлежали журналы «Сторожевая Башня», ежедневник и прочая не совсем туалетная – в моем понимании – публицистика. Честно говоря, я всегда считал, что в отличие от мужиков, женщина проводит в объекте “типа сортир” куда меньше времени. Но здесь другой менталитет. Это же сколько времени надо провести в данном помещении, чтобы прочитать и осмыслить хотя бы ежедневный текст, не говоря уже о более весомых статьях. В другой квартире, куда меня повели для знакомства, над унитазом висело бойкое стихотворение, призывающее мальчиков справлять нужду исключительно сидя. Я, помнится, даже поинтересовался, кто автор столь потрясающей поэзии. Вообще, отношение к туалетам в Пскове особое.
Поскольку меня по полной нагрузили «местными потребностями», моя речь, естественно, длилась до тех пор, пока я честно не отработал все пункты программы вкупе с записанными отдельно пожеланиями местного главного старейшины (которого впоследствии лишили “преимуществ”, как мне поведали, за блуд). Посмотрев на часы, я ужаснулся – больше часа (хотя для доброй половины докладчиков это в порядке вещей). Я катастрофически вышел за пределы ограничений по времени. Со мной такого никогда не случалось. И тут я осознал, почему я с такой легкостью нарушил элементарные правила, предъявляемые к ораторам (не говоря уже о собственных принципах). Все дело в слушателях. Создалось впечатление, что зал замер и не дышал. Кажется, никто не почувствовал никакого дискомфорта (кроме разве что детей). После встречи меня благодарили так, будто я произнес что-то наподобие Нагорной проповеди. Позднее я поинтересовался у старейшины, как часто звучит эта речь (ведь в Питере она была одной из самых ходовых и всем порядком либо поднадоела, либо откровенно раздражала). В ответ я услышал: «Стас, никогда. Ждем тебя через год с той же речью…».
Получается, народ изголодался по простым житейским речам, за которыми явственно прослеживался весь спектр местной бытовухи. Тем более что посторонний оратор мог говорить свободно, что называется, без купюр.
Так я стал выездным докладчиком исключительно на сексуальную тематику, что меня не совсем прельщало. С другой стороны, было приятно приезжать в Псков. Меня всегда встречали с нескрываемой радостью и я чувствовал любовь многих. Правда приходилось довольно серьезно, как говорится, «фильтровать базар», поскольку существует еще один Закон: чем дальше собрание от Солнечного, тем более консервативные в нем взгляды и, соответственно, больше контроля (и самодурства) над паствой. Не буду описывать причину этого. Вероятно, вы и сами догадываетесь. Но меня такое положение весьма устраивало, поскольку можно было испробовать свои коммуникативные способности в новых реалиях.
И конечно, я никогда не забуду, как остался без билета на обратный поезд. И решил подойти к машинистам. Выслушав мою душераздирающую историю о последствиях опоздания на работу, они предложили мне подняться в локомотив и насладиться прекрасными видами из окна. В Питер я приехал весь вымазанный непонятно в чем (оказалось, что локомотив – не самое лучшее – с точки зрения клининга – место для поездок), но зато счастливый…
3. Эндогамия, вторичная сфера и плацебо
Дело было в 2001 году. Решил я восстановиться в колледже, который покинул сразу же, став Свидетелем Иеговы. Чего только не пришлось выслушать по этому поводу. Даже председательствующий старейшина Саша Догадов, который вместе с женой имели высшее образование, а своих дочек сразу же поместили в колледж, чтобы затем «они могли работать в Вефиле», заявил мне буквально следующее: «Стас, зачем тебе это надо. Скоро новый мир…»
Следуя логике противоположностей, я восстановился в колледже и закончил его с отличием. Правда, в те годы я являлся пионером, и мне приходилось проповедовать по улицам от учебного заведения до автобуса в сторону дома (9 км в одну сторону и столько же обратно), чтобы доказать свою любовь к пионерскому служению.
Я знал, что должность старейшины не позволяла мне учиться. Молодежь в семьях Свидетелей Иеговы – это одно, родители могли прикрыть своих чад разнообразными отговорками. Я – совсем другое дело, прикрывать меня некому. Обязан показывать пример стойкости и преданности.
Практически никто из собрания не знал, что я учусь. Даже смешно вспоминать.
Именно там, в колледже, я впервые услышал об эндогамии. Смысл этого понятия в том, что порой социум ограничивает выбор брачного партнера в пределах узкой группы. Как правило, речь идет о кровосмесительных половых связях. Но религии придумали альтернативы кровосмешению: секс возможен только в пределах своей группы. Как говорится в учебнике, «клановая, деревенская или племенная эндогамия очень часто встречается в примитивных обществах… Эндогамия в чистом виде характерна для закрытых групп типа каст, где путем эндогамных браков поддерживается их закрытость».
Немалое количество браков, которые мне пришлось наблюдать, являли собой самую крайнюю степень эндогамии. Например, в собрании «Центральное» и иже с ним города Санкт-Петербурга мальчики находили вторую половину в тетях – Свидетелях Иеговы, которым эти boys в лучшем случае могли приходиться сыновьями. Все эти браки с годами распались. ВСЕ!
Мне всегда казалось невероятным искать вторую половину в среде «сестер», и я искренне сочувствовал многим бракам! Мы с женой нашли друг друга еще до вступления в ОСБ, независимо от идеологий и клише. Именно так и должны появляться на свет семьи. Насмотревшись на свидетельские браки, я мог бы подписаться под вышесказанными словами: это клановая, деревенская, племенная жуть. Были, конечно, и исключения, но в основном такой союз с годами если не распадался, то являл собой некую субстанцию, лишенную тех любящих чувств, которые я наблюдал во многих т.н. «мирских» семьях. Именно поэтому число разводов (раздельного жительства) в среде Свидетелей ничуть не меньше среднего по стране, и гораздо больше, чем во многих других религиях протестантского толка.
Помнится, у меня был друг Миша, бывший первоклассный боксер в малом весе. Впоследствии его назначили специальным пионером в Якутию. Он парень эмоциональный, невероятно позитивный. И в этой командировке Общества он, так сказать, имел неподобающую связь. Конечно же, не будь он Свидетелем Иеговы, его жизненный настрой помог бы ему стать отличным мужем и отцом. Но ОСБ превратило его в полузабитого человека с потухшим взглядом. После того, как Мише пришлось рассказать старейшинам о ночи, проведенной с духовной сестрой, он пережил, простите за тавтологию, все ступени местного духовного ада. Только после того, как он обязался жениться, от него отстали. В итоге он потерял все свои «преимущества» и уважение к себе, его отправили обратно в Питер.
Через несколько лет после этих событий на конгрессе в «Ледовом» я встретил его вместе с женой и маленькой дочкой. Миша не улыбался, его глаза бегали из стороны в сторону, он будто бы стеснялся находиться пред моими светлыми очами. Это был абсолютно другой человек, которого я не знал. И я подумал: как невыносимо трудно жить под прессингом братства, которое лезет в твою койку и в твою душу. И кому неинтересна твоя истинная жизнь и твои истинные чувства. А вот принести на правовой комитет простыню с останками «греха» – это пожалуйста.
Племя, деревня, жуть.
После выхода из среды Свидетелей Иеговы я, наконец, осуществил свою мечту получить высшее образование (что тем более было бы невозможно в моем статусе старейшины). И уже тогда я более широко вовлекся в социологию. Меня заинтриговали вопросы социального развития общества. В этом процессе религиям отводилась убаюкивающая функция. Многие из них (не только Свидетели Иеговы) были как бы «политически нейтральны». То есть не голосовали на выборах, что являлось прямым саботажем. Если бы члены религий могли самостоятельно выбирать, идти ли им на выборы или нет, то нейтральность была бы куда более очевидной. Но в данном случае речь шла о конкретном политическом выборе – против всех кандидатов, и таким конкретизированным решением чётко обозначалась ПОЛИТИЧНОСТЬ. Члены религии могли не пойти на выборы по собственной воле, но когда их к этому принуждают, то дело уже касается политических установок. Подобные выводы касались множества вопросов.
Вырисовывался явственный парадокс: если сфере личных отношений человека (в группе, в семье, с друзьями) в социологии всегда отводилась главенствующая роль, то роль вторичная касалась области деловых, или формальных, отношений (в школе, церкви, на приеме у врача и т.д.). Считается, что подмена этих ролей недопустима и влечет за собой как социальные, так и чисто психологические проблемы личности. Но в случае со Свидетелями Иеговы вторичное неминуемо перерастает в глобально-первичное. Статус анонимности (религиозности) приобретает судьбоносный характер, а семья остается на задворках, как скромный исполнитель инструкций свыше. Конечно, такое положение не могло не приводить к серьезным проблемам внутри организации, которые были видны невооруженным глазом.
Например, в одной семье мать позволяла себе бить детей, а муж, будучи намного моложе жены, не знал что делать, – совсем как у Чернышевского. Старший из детей проводил по многу часов будучи закрытым в ванной комнате в качестве наказания. Мой друг Дима Кругликов, ставший после окончания ШУС специальным пионером в Московской области, решил посетить эту семью. Я был за рулем машины, и он попросил меня поприсутствовать при разговоре с матерью (в то время Дима еще не являлся старейшиной). В принципе ничего нового я не увидел. Били детей и в моем собрании. О таких случаях все знали, но дружно молчали. В одной из таких семей служебный помощник буквально пробил стену насквозь – настолько в нем накипело злости на “счастливую семейную жизнь” и отношение супруги к неродному для него ребенку, которого он и сам не особо подчевал. Но это не помешало ему вскоре стать старейшиной.
Итак, Дима буквально срывался в голосе, иногда переходя на крик. Ему очень хотелось внушить нерадивой матери прописные истины человечности. Мне даже стало как-то неудобно лицезреть все это, и я вышел в коридор.
Когда мы вернулись в машину, я сказал Диме:
– Дим, так нельзя. Это их жизнь и их семья. Ты не родственник, чтобы так повышать голос.
Хотя, конечно, Диму я понимал. Не имей я опыта общения с разными семьями Свидетелей Иеговы, я бы, скорее всего, действовал бы точно так же – припер к стенке.
Дима со мной не согласился. Сказал:
– Ты предлагаешь мне закрыть глаза на это. Они же позорят собрание.
«Позорят собрание». В этом и заключалась миссия таких как я и Дима – остановить позор. А поскольку понятие семьи стало условным, формальным, то и семьи как таковые перестали существовать в привычном понимании этого слова. Не все, конечно, но как правило. Может быть, та мать вела бы себя иначе, не будь в ее жизни столько формализма: работа, собрание, журнальчики, мнимая любовь братьев и сестер, которых кроме ежемесячного отчета старейшине и соблюдения фарисейских правил организации как способ получить спасение, мало что волнует. Свидетели Иеговы копят энергию для “ревностного служения”, а на прочее ее уже не остается.
В другой семье муж регулярно избивал жену. То она не подготовилась к встрече собрания, то она не туда бросила бюстгальтер, то вела себя с братьями слишком открыто. Короче на семейные неурядицы наложились чисто религиозные фишки. И что старейшины? Поскольку «сестра» практически не проповедовала и не сдавала отчеты, ее рассматривали как неактивную. А кому дело до того, что активный брат лупит неактивную сестру? Абсолютно никому. Я разговаривал с этим «братом» трижды (или даже больше), потом отказался. После очередного мордобоя приехал другой старейшина, но его надолго не хватило. Его вердикт был следующим: баба – дура, служила бы Иегове и все было бы по-другому.
«Баба», которую избивал муж, оказалась сама же во всем и виновата. Короче, дура.
Тогда я еще не знал, что такое социология и не всегда мог совместить отдельные пазлы, но и без этого эмоционально меня уже зашкаливало.
Как-то я прочитал интересную статью про плацебо. Тема весьма занятная, и я даже провел довольно кропотливое исследование и использовал этот материал в одной из речей. К примеру, австрийский ученый провел опыт на ведущих спортсменах своей страны. Он давал им таблетки, состоящие из талька и лактозы, то есть совершенно нейтральные, не обладающие каким-либо фармакологическим воздействием на организм, утверждая при этом, что данное средство является суперэффективным, созданным на основе рецепта индейцев Южной Америки. Якобы оно уже помогло ряду спортсменов достичь уровня мировых рекордов. Каков оказался результат внушения? У 63% испытуемых увеличилась мышечная сила, а при выполнении степ-теста 72% показали меньшее увеличение пульса в ответ на физическую нагрузку, чем до приема таблеток. Влияние эффекта плацебо более чем очевидно.
Я видел, как нам постоянно внушалась мысль о том, что наши семьи – лучшие в мире, никто кроме нас не умеет любить. Фотографии в журналах были призваны увековечить эти постулаты в сознании. Это настоящий эффект плацебо, потому что ты перестаешь оценивать реальность. Ты живешь иллюзией «счастья, которое не за горами». А перед тобой, прямо сейчас, столько несчастных «возвещателей Царства», которые очень одиноки, но никогда в этом не признаются. Я видел много таких людей. Кажется, у них столько друзей, но в какой-то момент человек откровенно рассказывает о том, как он устал, насколько ему опротивела система с ее циничным религиозным окружением. Конечно, слова были не столь откровенными, но смысл читался однозначно.
В «Сторожевой Башне» за май 2017 года говорится: «Кто еще пригласит незнакомых людей в свой дом только потому, что они служат одному Богу? На это способны лишь Свидетели Иеговы!»
В общем, за время моего десятилетнего отсутствия в ОСБ ничего не изменилось. Всё те же методы «плацебо», всё тот же словесный бред, за которым скрыты колоссальные человеческие проблемы. Так что, учитесь друзья, набирайтесь мудрости и делайте выводы сами.
4. Реинкарнация
Особым жизненным отрезком многих Свидетелей Иеговы можно считать период пионерского служения. Именно пионеры – самые потенциальные очередники на выход из организации. Я это узнал позже, когда элементарно сравнил количество лишений общения и процент среди них пионеров. И эта цифра меня шокировала – почти 70%. А тогда, в 1995 году, все казалось розово-армагеддонным, и я подписал заявление на пионерское, даже не зная, что собственно от меня требуется. И когда на третьем или четвертом месяце пионерского служения мы с женой узнали, что нам предстоит за год выдать 1000 часов хождения по домам, мы слегка обомлели. В те годы такая ситуация была не редкостью. Вмешательство Бога должно было наступить со дня на день и как лучше провести это время? Конечно, наплевав на личную жизнь и здоровье!
Первые годы было очень тяжело. Не имея нормальной работы и с ребенком на руках, мы жертвовали многим. Практически всем. В тот момент я стал служебным помощником и через пару лет старейшиной, что также отнимало много времени, поскольку собрания проходили в моей квартире. Летом приходилось выращивать картофель, 13 соток. Поле находилось очень далеко от дома, и мы всё равно сажали, выращивали, выкапывали, перевозили и обеспечивали хранение продукту, который потом раздавали просто так самым бедным сохристианам и заинтересованным. В отношении последних мне сделали дважды выговор, поскольку своими действиями я «побуждал» их приходить на собрания ради «халявы». Поэтому мне пришлось прекратить оказывать такую помощь. В итоге больной позвоночник и никакой благодарности. Разве кто-то из тех, кому мы искренне старались помочь, вспомнит о нас? Конечно, нет.
Следующие три года пионерства мы уже не успевали делать норму. Даже в отпуск приходилось ездить с кипой журналов, чтобы как-то удерживаться в графике. После пяти лет такого «служения» мы с женой чувствовали себя полностью разбитыми, и вариантов у нас уже не было – хватит гробить жизнь и здоровье.
В принципе, я даже рад, что служил пионером, потому что это способствовало довольно быстрому прозрению. Я смог ощутить на своей шкуре многое, что позволило сделать далеко идущие выводы. В 2001 году я уже не был пионером. И знал, что в этой «фирме» я задержусь ненадолго. Но поскольку мой лучший друг и семья находились здесь, то уйти, да еще будучи старейшиной, мне просто так не дано. И лишь в 2007 году я полностью порвал с ОСБ. На тот момент внутренний накал достиг таких масштабов, что это сказалось даже физически. Я сидел на таблетках как наркоман.
За пару лет до моего ухода, в разговоре с одним бывшим старейшиной (которого несправедливо лишили должности), я узнал, что сотрудники Вефилей пишут себе часы проповеди, даже не проповедуя. Например, старейшины американского Вефиля (Фермы) могли ставить в отчет все свое рабочее время, то есть по 160 и более часов в месяц. Сначала я не поверил собственным ушам, но все оказалось именно так. Даже на стройках разрешено записывать какую-то часть отработанного времени как проповедь. Конечно, меня это возмутило. Получается, что каждый год нам предоставляют абсолютно дутые «всемирные отчеты». Мы с женой и маленьким ребенком на руках пахали, как проклятые, чтобы сдать эту несчастную тысячу часов в год, а дяди в мировой штаб-квартире сидят и в ус не дуют. Годовой отчет по две тысячи часов, ни минуты не проповедуя – как с куста! Если бы я знал об этом ранее, еще в 90-х годах, то в тот же день бы бросил «пионерское служение».
Так чем же «помогло» мне пионерство? Во-первых, я ощутил дух этой фирмы. Она уже не ассоциировалась у меня с религий. Да, мы говорим о Боге, пишем о Боге, но окружающая действительность не имеет с Богом ничего общего. Это скорее американизированный производственный комплекс, где тебя имеют по полной и за бесплатно. Какой-либо духовности или христианской взаимовыручки не было и в помине. Одна видимость. На входе – бомбардировка любовью. А потом серые будни серых мышей.
Я видел, как спивались пионеры. ВСЕ! Даже женщины. Одна пионерка, с которой мы учились на ШПС, после трех лет “проповеди” долго лечилась от алкоголизма. Вторая, частенько приезжавшая к нам «делать часы», бухала так, что угнаться за ней было невозможно. Наутро она целый час наводила макияж, чтобы скрыть опухлость лица, выпивала бокал кофе и шла приводить людей в “истину”. А вечером все повторялось вновь – водка и пиво “девятка” вместо запивона. Друзья нашей семьи, пожилая пара (муж – старейшина, жена – пионерка) практически каждый второй вечер были на «рогах». Звонить им после 21 часа не стоило – в трубке предсказуемо заикающаяся, малопонятная речь. Исключение составляли только те дни, когда у них вечернее собрание. Еще одна наша подруга, общая пионерка, спилась уже к 30 годам. Затем у нее началась затяжная депрессия, вывести из которой ее так и не удалось. Видеть все это было очень больно. Я понимал причину такого бедствия – люди хотели элементарно расслабиться, уйти от реальности, от “духовного рая”, сидящего в печенках. Алкоголь – лучшая альтернатива антидепрессантам. Пили очень и очень многие, в том числе почти все старейшины моего собрания. Я уже знал, в какой день лучше не звонить нашему координатору (пятница), ну и так далее. Своеобразный график “попробуй поймать трезвым”.
И еще я чувствовал, что в среде ОСБ я уже не стану лучше. Я буду тихо деградировать, пока не осознаю, что жизнь прожита абсолютно бездарно.
А этого мне очень не хотелось. Я уже не желал пахать на эту фирму. Оставалось только жить, как это у них называется, “двойной жизнью”. То есть учиться быть самим собой, улыбаясь на публику, дабы не вызвать подозрений. Я научился быть хорошим артистом, играя роль “любящего старейшины”, и эту роль мне предстояло играть еще долгих шесть лет.
5. Полет, предсказанный судьбой
Самые тяжелые годы для меня оказались 2002-2003. В этот период я уже четко осознавал, что в этой системе я не жилец. Все, что меня окружало, абсолютно не гармонировало с внутренними чаяниями. Я вырос, мне уже не 23 года, когда я впервые взял в руки «красную книгу». Изменилось многое – время, люди и я сам, – и игнорировать это было бессмысленно.
Проблема состояла даже не во мне, а в моем друге. Этого человека я полюбил всем сердцем, и он всегда отвечал мне взаимностью. Это был подарок судьбы, которого я уже не ждал. Впервые я мог говорить с человеком на любую тему и впервые мог слышать самые откровенные вещи. Мы могли критиковать организацию и мечтать о далеких путешествиях.
Вероятно, кому-то это покажется странным, но в ОСБ не может быть друзей. Так устроена система. Многие не научены элементарным законам дружбы, и если они никогда не имели друзей на воле, то будучи «внутри» им вообще может не подфартить испытать чувство настоящей дружбы. Те люди, которых там называют друзьями, в лучшем случае товарищи по счастью/несчастью. И отвернутся от тебя, как только ты сделаешь неугодный системе шаг. А если не отвернутся – значит есть исключения из правил. Приятные исключения.
Том по-настоящему ценил дружбу. И оказалось, что до ОСБ его жизненный опыт в чем-то пересекался с моим. И именно этот опыт, как мне представляется, стал монолитом наших отношений. И терять такого друга я не хотел.
В те годы я боялся потерять семью в случае своего выхода. Я слишком любил жену и сына, и знал, что при любом раскладе событий, сделаю все от себя зависящее, чтобы спасти их. Но получится ли? Это была моя семья, часть меня самого. Но с Томом всё иначе – у него своя собственная семья, которая «там», своя жизнь, и я не смогу сделать абсолютно ничего, если вдруг решусь вылететь из клетки. У него там жена – вечная пионерка с вечным бардаком в квартире, и мать – довольно фанатичная особа.
Поворот произошел в 2006 году. Тогда мы строили Зал Царства, и мне лично пришлось заниматься электрификацией участка, что было сопряжено с дачей взяток и прочей ложью. Меня это абсолютно не смущало. В эту контору под видом религии я уже давно не верил и совершенно спокойно вносил свою посильную лепту в общее дело обмана населения. В тот период у меня началась самая настоящая депрессия, затяжная и со страшными последствиями. Я уже физически не мог переносить того образа жизни, который навязывало ОСБ. Словно на американских горках, мой вес прыгал с 92 кг на 67 и обратно. И так несколько раз. Организм реально не выдерживал таких нагрузок. Я мог почти месяц практически ничего не есть и часами лежать неподвижно. Затем на какое-то время приходил в себя и набирал вес. А потом все повторялось вновь.
Несколько раз я думал о самоубийстве и однажды поехал к дому, который уже присмотрел для себя. Двадцать с лишним этажей с великолепно выложенной плиткой на входе. Мне показалось, что это лучшее место для собственной смерти. Но на этот раз я не вышел из машины. Я понял, что так поступить было бы слишком мерзко по отношению к жене. Оставить ее с ребенком, в совершенно подвешенном с точки зрения быта состоянии и с долгами – нет, это надо быть последней сволочью. И я целый час проревел, прежде чем взять телефон. И позвонил Тому. Он сказал мне срочно приехать к нему, хотя я не назвал причину звонка. Но он уже понял – происходит что-то ужасное.
После летнего конгресса 2007 года, когда всем раздали «ПНМ», я даже не стал его открывать. Не хотелось мараться об очередную фальшь. В этот период я сменил работу и познакомился с невероятно интересными и позитивными людьми. Это были журналисты, профессиональные фотографы и люди, связанные с правозащитными движениями. Я стал посещать клубы, окунаясь в атмосферу реальной жизни. Я не видел в этом ничего предосудительного. Наоборот, я еще раз убеждался в том, что ОСБ – это тот же «мир», только в гротеске, – слияние набожности и потухших взглядов, всезнания и убогости, рвения и бездушия. Но в мире не наблюдалось столь контрастных переходов. Люди просто жили, а не существовали. Они дышали, смеялись, переживали, верили, стремились помочь и сделать мир краше. Это было так по-настоящему и так искренне.
Когда меня изгнали из ОСБ, то первое, что я сделал – устроил вечеринку с друзьями. Еще не прозвучало объявления в собрании, а я уже праздновал начало своего полета. В тот день Том подвозил меня домой и всю дорогу я проревел. Ревел по потере своего друга. Когда мы подъехали к дому, Том сказал:
– Перестань реветь. Сука, ты всё продумал. Ты сделал все специально. Ты предал меня.
– Том, я вернусь через год. Пожалуйста, не обижайся на меня.
После этого он стукнул меня кулаком по лицу и вышвырнул из машины.
– Ты знаешь, что этого не случится. Зачем ты мне врешь?
Конечно же, он всё понимал. Этими словами я всего лишь выразил ту внутреннюю опустошенность, которая разрывала меня на части. Я действительно любил этого человека, но даже ради него я не мог изменить судьбу. Все уже давно предрешено, и пора ставить точку.
Затем начались звонки моей жене. Ей «рекомендовалось» развестись со мной. Есть вещи святые, посягаться на которые не дано права никому. И они переступили черту. Я слишком на многое закрывал глаза, чтобы простить это. Естественно, я сразу же перезвонил многим «доброжелателям», в том числе трем старейшинам, включая Догадова, и говорил примерно одно и то же:
– Если я позвоню твоей жене и скажу ей, чтобы она ушла от такого придурка как ты, какова будет твоя реакция?
Я знал, что в этой системе Таня долго не протянет. Мне оставалось лишь ждать и содействовать ее нахождению там. Они предсказуемо будут давить на нее, говорить, что я, как дьявол во плоти, не дам ей читать, ходить по домам и на собрания. От меня требовалось лишь действовать диаметрально противоположно, что я и делал. Например, будил её по утрам со словами:
– Танюш, просыпайся, а то опоздаешь на встречу для проповеднического служения.
Но Таня всё чаще отвечала отрицательно:
– Можно я просто побуду этим утром с тобой.
Спустя три года она вышла из ОСБ. Она очень боялась сделать этот шаг, но сама к нему и пришла. Вернее, её вынудили это сделать сплетни, игнорирование и пересуды. Она стала прокаженной лишь за то, что поставила семью на первое место. Огромнейшее давление оказывалось и на нашего ребенка. Конечно, Таня, с ее очень ранимой душой, выплакав бочку слез, не могла переносить всё это. И уже спустя неделю после ухода её глаза горели счастьем. Я помню ее слова:
– Ты сам меня привел в эту организацию и сам же первый оттуда слинял. А меня бросил на растерзание.
Конечно, ее слова звучали с долей юмора, но в целом так и произошло. Я счастлив, что наша любовь оказалась гораздо крепче сектантских уз.
В течение почти пяти лет после выхода я не общался со Свидетелями Иеговы (это и понятно), а так же с теми, кто когда-то являлся членом ОСБ. У меня появилось много друзей – потрясающих людей, которые помогли быстро реабилитироваться после продолжительного нахождения в затхлой среде Сторожевой Башни. Правда, в какой-то момент мне пришлось обратиться к врачам, заплатив за это немалые деньги, поскольку морально и даже физически я некоторое время чувствовал себя полностью разбитым. Но этот период ломок прошел очень быстро благодаря, прежде всего, новым друзьям.
Впоследствии я познакомился с некоторыми бывшими Свидетелями, которые рассказали мне об интересных исследованиях истории этой организации. Я стал читать англоязычных авторов и был несказанно удивлен открывшимся передо мной знаниям. И решил рассказать об этом на одном из сайтов. Однако в процессе работы над данным историческим опусом стали возникать многие вопросы, ответов на которые я не находил. Я стал довольно активно общаться с теми, кого поначалу всячески избегал – с действующими и бывшими членами ОСБ, а так же с людьми, которые никогда не являлись таковыми. И такое общение вылилось в проект «Некуда Идти».
Конечно, это лишь несколько страниц из книги, которую составляет моя жизнь. Хотелось бы поведать о многом. И может быть, поведую. Но главные выводы из пребывания в стенах Сторожевой Башни за меня сделала сама жизнь.
ОСБ – это тот же «мир», только в гротеске, – слияние набожности и потухших взглядов, всезнания и убогости, рвения и бездушия. Но в мире не наблюдалось столь контрастных переходов. Люди дышали, смеялись, переживали, верили, стремились помочь и сделать мир краше. Это было так по-настоящему и так искренне
6. Фибры и жабры
В 25 лет я крестился. В 26 лет стал пионером и провел в этом качестве 5 лет. в 27 лет я стал старейшиной. Мне приходилось довольно тягостно, поскольку от меня зависела отдельная группа и встречи проходили в моей квартире. Множество раз происходила ситуация, когда мой сын приходил из школы и тут же, почти в воздухе, ему приходилось переодеваться в костюм с галстуком. Он это делал с удивительной сноровкой, хотя всё, о чём он мечтал в тот момент, это упасть на диван и никого не видеть. Но он знал, что папе это очень не понравится. Так росли наши дети.
Меня множество раз просили выступить с речами. Я не скажу, что мои речи являлись креативом, поскольку имелись некоторые братья, которые на публику выдавали темы ниже пояса, но мои речи нравились. С моей точки зрения, они были обыденными, но не лишенными малой толики новизны. Наверное, поэтому меня приглашали в собрания Санкт-Петербурга и других городов за пределами Ленинградской области. Порой случались казусы, которые говорят о многом.
В один прекрасный день я должен был ехать в Псков, но недалеко от автовокзала у меня случился приступ. Из-за проблем с позвоночником, я буквально упал на асфальте в центре города, недалеко от места, где находился Зал Царства на улице Черняховского. Я отполз в кусты и стал звонить в свое собрание. После двух звонков старейшинам я понял, что надежды нет. Оба старейшины находились при делах и посоветовали вызвать скорую помощь. Причем один из них, по фамилии Дануца, у которого жена меняла мобильники как перчатки, сказал, что находится в торговом центре (недалеко от меня) с любимой женщиной и ему никак мне не помочь. Вот такая добрая христианская семья.
Помимо всяких речей, мне приходилось произносить главную речь, а именно на Вечере воспоминания. Я не любил эту речь, поскольку привнести в неё что-то новое было невозможно, и вся эта процедура мне претила. По аудитории должны были проносить мацу и вино, но никто не имел права их употребить по назначению. Нужен был почти полицейский контроль, по крайней мере в нашем случае, ведь люди тянулись попробовать еврейского хлебца и приятно пахнущего винца.
Однажды мне предложили прочитать такую речь не у себя, а в головном собрании города Шлиссельбург. Отказываться было нельзя, поэтому каких-либо вариантов у меня не было. И во время речи произошло ужасное. Поскольку в реальной жизни я любил вести себя довольно раскрепощенно, то мой лексикон не всегда соответствовал принятому в ОСБ. Поэтому с трибуны, прямо во время Вечери я сказал:
— Мы любим Иисуса всеми жабрами души.
Обычно я заменял слово «фибры» на «жабры». Если мне это казалось смешным, то аудитория этого явно не оценила. Последовало громовое молчание, поскольку я замолк, поняв, в какую лужу сел. Через какое-то время, показавшееся мне вечностью, заржал наш председательствующий надзиратель Александр Догадов. Если бы не его гомерический смех, который подхватили некоторые «братья» и «сестры», я даже не знаю, как бы продолжил. Но я продолжил и, как говорится, закончил.
Через два года я уже не был в ОСБ, чему до сих пор несказанно рад, но тот случай вспоминается до сих пор. И действительно, ошибся ли я в своей речи? Когда я общаюсь с ныне действующими Свидетелями Иеговы, меня не покидает мысль, что в сознании членов ОСБ что ни скажи, всё притрется, всё устаканится. Жабры или фибры — какая на хрен разница. Главное мы — авангард, мы — лучшие, мы — чистые, мы — образованные, мы — супергерои. Мы хоть с фибрами, хоть с жабрами.